— Опять! Так скоро! — воскликнул профессор Робинолте, но тем не менее поздравил Малькольма. — Мне казалось, что Мельба еще юная, — сказал профессор, приглядевшись к Малькольму, — но этот…!
— Как насчет немножко подкрасить жениха, — Гас взял быка за рога. — Мельба хочет, чтоб он выглядел на пару месяцев старше, чем сейчас.
— Ты знаешь закон, Черныш, — профессор осторожничал.
— Не надо мне про законы, — устало сказал Гас и сел в кресло цвета мороженого.
— Вот что я тебе скажу, Черныш, — профессор Робинолте стал играть с самой большой из электрических игл и что-то сдул с ее кончика, — я сделаю парню наколку, если ты дашь мне сделать наколку тебе.
— Опять ты! — Гас покачал головой. — Чего я только для Мельбы не делаю.
— Я ни разу не делал хорошей наколки на человеке с твоим цветом кожи. — Профессор Робинолте отпустил мотоциклисту сугубо профессиональный комплимент. — Я устал от розовых и загорелых.
Гас сплюнул на пол.
— Ладно, — решился мотоциклист, — я не буду трусом, ни перед Мельбой, ни перед этим… женихом. — Он выпростался из кожаной куртки и стащил бы и рубашку под ней, если бы профессор не остановил его жестом.
— Женихов прошу вперед, — сказал профессор. Потом добавил, — помнишь, как ты был мужем Мельбы, Черныш?
Гас издал многозначительный губной звук и передвинул свое белое кресло за сцену.
— Что касается меня (как, говоришь, твое имя? Малькольм?), — произнес профессор, — так вот, что касается меня, то в случае, если нам с тобой обоим придется оказаться в полиции или перед судом, то тебе на сегодняшний день полных 18 лет… Это понятно?
Мысль о том, что ему восемнадцать, обрадовала Малькольма, и он согласился. Цифра 18, в отличие от пятнадцати, сулила надежды и приключения.
По сигналу профессора Гас пришел ему на помощь. В мгновение ока они подняли Малькольма и усадили в наклонное кресло, сняли с него всю одежду и положили ее в корзину позади.
Профессор быстро нанес на грудь Малькольма очертания черного леопарда: этот рисунок Гас выбрал для мальчика после минутного раздумья.
Малькольм много смеялся, пока на нем чертили, да еще так близко от сосков, а Гас, наблюдая за ним, стал неопределенного цвета.
Когда же началась работа с иглой и послышался резкий зловещий звук, Малькольм посерьезнел, но в то же время был отвлечен происходящим.
— Ты ничего не чувствуешь? — Гас несколько раз спрашивал Малькольма, когда профессор прерывался на секунду вытереть кровь там, где она скрывала рисунок.
Малькольм только вертел головой. Профессор и Гас переглянулись.
После долгого, но очень удачного сеанса с нанесением черной пантеры на грудь Малькольма (в течение которого Малькольм вздремнул), профессор Робинолте растолкал мальчика и спросил, готов ли он получить гвоздики прямо над правым бицепсом и кинжалы на предплечье.
Малькольм ответил, что готов, и рисунки были наколоты.
Затруднения начались с Гасом, который, разумеется, чувствовал себя потом очень пристыженно и униженно.
Растянувшись в том же кресле под нагрудной черной пантерой, Гас трижды упал в обморок, но все настаивал, чтобы сеанс возобновился, несмотря на протесты профессора. Однако мотоциклисту дали только одну гвоздику, и в конце операции профессор был доволен тем, как многоцветие торжествует на груди Черныша, хотя оно и досталось ему с бесконечными сложностями.
Гас извинял такое малодушие тревогой за Малькольма и тем, что ему пришлось смотреть, как хищные иглы орудуют над таким молодым человеком.
Но профессор Робинолте жестко и многократно говорил ему, что Гас просто человек не того типа, кому можно делать наколки, и что его заслуги на двух войнах здесь не при чем.
Забинтованные и одетые, двое мужчин прощались с профессором, который — пообещав присылать им поздравления с днем рождения и открытки на Рождество до конца их дней — предупредил их не смачивать водой свежие наколки, не выставлять наколки на открытое солнце, и вообще расслабиться, не трогать раны и не чесать.
Затем профессор Робинолте похвалил Малькольма за поразительную смелость, которую, по его словам, ему не приходилось встречать раньше, и поздравил его с предстоящей женитьбой на Мельбе.
— Ты попадешь в самые опытные руки, — сказал профессор, хотя некоторое сомнение и забота несколько раз пробежали по его лицу.
— Как кто-то сказал, ты станешь гордостью всех женщин и некоторых мужчин, — прокричал профессор, когда Малькольм и Гас покидали заведение и шли к центру города.
— И удачи тебе! — выкрикнул им вслед профессор Робинолте. — Видит Бог, удача тебе понадобится, — тихо добавил он про себя.