- Я что-то слышал о похожих случаях. Через Кировский отдел проходило... Два чувака - один какой-то старообрядец, или какой другой мудак, другой - из бригады Качнутого. Киллер. Обоих нашли на улице в невменяемом состоянии. Ну, ясен перец, обследовали, а потом - в дурку. На Николаевоском тракте, бывший императорский централ. Слышал?.. Тут нам велели молчать - типаря, эпидемия какая-то началась. Ну, чтоб паники там не было, туда-сюда.
Русинский задумался.
- Черт. В отделе я, конечно, ничего не узнаю, - сказал он. - Пособишь, а?
- Старик, это все интересно, - после долгой сморщенной паузы произнес Семен, разминая в пальцах овальную сигарету "Рейс". - Я тоже захотел вмешаться... Есть в этом что-то эдакое. Да. Но пойми, братишка: у меня тут есть свои планы. В место одно, бляхи-мухи, надо съездить. На родину. Хреново мне, старик. Очень... Сны какие-то ежанутые... Давай, вернусь через десять дней - и вперед. А?
Русинский почувствовал тонкую жалобную вибрацию, исходящую от Семена; в сравнении с его торсом она показалась чудовищно трогательной.
Он встал и похлопал Семена по волосатому плечу.
- Не смурей, Семен. Все будет нормально.
Затем вынул из его пальцев окурок, задавил его в пепельнице, и ушел.
III
22 марта 1986 года. 8:05 утра.
Троллейбус первого маршрута, громыхая рогами, подкатил к толпе ожидающих и нехотя раскрыл двери. Всю дорогу до Академгородка Русинский тупо смотрел в окно, пропуская мимо вязкий черно-серый поток городского пейзажа. Не хотелось думать. Он поймал себя на страхе перед мыслительным процессом.
Через двадцать минут он вышел на остановке "Институт номер 75" и направился вверх по отлогому холму, где возвышалось мрачное здание из фальшивого гранита. Сверкавшая на солнце табличка извещала:
ИНСТИТУТ МИКРОХИРУРГИИ МОЗГОВОЙ КОРЫ ГЛАЗА
Ниже располагалось изображение всевидящего ока, венчавшего перевернутую пирамиду. В ее нижнем крае был отчеканен знак - перекрестие копья и пропеллера, вместе образующих крест.
Русинский постоял в задумчивости и толкнул тяжелую дубовую дверь.
Крутые узкие ступени спускались вниз, туда, где холл кругообразно расширялся. В центре круга пылал синеватый газовый костер, шумно вырываясь из центра медной пентаграммы. Ее верхний луч клином упирался в лицо входящего, будто острие меча. За звездой располагался телефон, возле которого стоял испугавшийся при виде Русинского гражданин, и чуть дальше дежурный в штатском.
- Доброе утро. Я по делу, - коротко сказал Русинский.
Дежурный (его черный галстук на белой рубашке скреплял зажим с изображением копья и пропеллера) угрожающе ознакомился с удостоверением Русинского, затем набрал номер внутреннего телефона и сказал пару слов - как показалось Русинскому, на санскрите.
- Вас ждут в кабинете номер девять, - отчеканил дежурный. Русинский кивнул и проследовал.
Люминисцентные лампы горели тихо и как-то зловеще. Русинский шел в мертвом свете по коридору, выложенному дубом и плитами из настоящего мрамора (он разбирался - в армии строил дачу для генерала). Что-то удерживало его от желания оглядеться, шею словно залило свинцом, но краем глаза он все же заметил, что плиты испещрены чьими-то фамилиями - и ему показалось, что в соответствующем разделе он увидел свою.
Путь оказался долгим. В мыслях о природе ухмылки дежурного - то ли он его раскусил, то ли ведомство института с традиционным скепсисом относится к МВД - Русинский наткнулся на портрет мужика с кустистыми бровями и с орденом Красной звезды на форменном пиджаке. Край портрета перечеркивала черная лента. Подпись внизу гласила:
/Агап Гинунг. При исполнении мозговых обязательств в Тель-Авиве./
Русинский вдруг понял, что дежурный его раскусил.
Однако отступать было поздно. Его покрывшаяся капельками пота рука помимо воли открыла дверь с табличкой "IX UBERDIVISION".
Комната оказалась неожиданно просторной и со всех сторон была обшита кожей, украшенной задумчивыми татуировками на тему партии и правительства. Двое мужчин в черных костюмах и черных же галстуках, наклонившись, стояли перед массивным столом. Мужчина постарше, с пышной седой шевелюрой и гордым носом, аккуратно разглаживал пальцем порох, насыпанный в латунную пепельницу.
- Вещеслав Карлович, разрешите войти? - произнес Русинский.
- Я помню, помню, - завороженно глядя в пепельницу сказал директор института, имя и отчество которого Русинский недавно слышал в очень приватной беседе. - Сейчас порох будем поджигать. Я люблю запах жженого пороха. Знаете, эта сера... Questa sera... м-да.
Русинский проник в комнату. Каждая минута пребывания в институте напрягала его все неуклонней. Он не мог понять навскидку, кто мог звонить в институт. Семен? неужели Семен? Нет, вряд ли...
Сера вспыхнула. Взвились искры, теряясь в столбе дыма. Вещеслав Карлович вдумчиво сделал вдох и по-комариному звонко хлопнул в ладоши.
- Вот это да! Вот это жизнь! Бог мой, да в этом бездна мифологии, бодро выкрикнул он, резко выпрямился и впился в Русинского ясным счастливым взглядом.
Крякнув с чувством, Вещеслав Карлович отошел от пепельницы, сел во вращающееся кресло и жестом пригласил Русинского присесть на диван.
- Итак, по сути проблемы, - сказал он. - Как вы, наверное, знаете, мы занимаемся не только и не столько мозгом, сколько глазом. Вы в курсе, что у человеческого зародыша глаза растут из мозга? И что у человека когда-то был третий глаз, так называемый Дангма? Это по-тибетски. Дангма располагалась в затылочной части. Ее рудимент - шишковидная железа. Посредством этого глаза обеспечивалось сферическое зрение и общались с энергиями космоса, что давно доказано нашим ведомством на секретном Красноярском симпозиуме. Два лицевых глаза были слаборазвиты, и сейчас они работают за счет Дангмы. Обязательно напишите в своей газете, что мы работаем над созданием гармонического советского человека, у которого и лицевые глаза, и Дангма будут одинаково хорошо видеть врагов государства и неплохо различать нюансы политики на настоящем этапе. С остальным вас ознакомит мой заместитель по политической части. Пожалуйста, Агродор Моисеевич.
С этими словами директор встал, накинул пиджак и вразвалку вышел за дверь.
- На обед поехал. /В гостиницу,/ - с меланхолическии ударением на последнем слове заметил Агродор Моисеевич, наблюдая в окно, как начальник садится в черную "Волгу". - Значит, сегодня уже не будет.
Он с удовольствием сел в кресло начальника, вытянул ноги и хрустнул костяшками пальцев.
- Да вы не дергайтесь так, Андрей. Я знаю, что вы не из газеты. А насчет шефа - не обращайте внимания. Издержки напряженной работы на острых рубежах современности... Эти его штуки с порохом - не шизофрения, но, без сомнений, говно полное. Каждую неделю сдает кровь на анализ. Надеется увидеть там серу. Говорит, что до Брежнева его кровь горела как спирт и самовозгоралась. Вы слышали, как однажды он едва не сгорел, порезавшись во время бритья?..
Русинский решил не тянуть и спросил в лоб:
- Вы что-нибудь знаете о прецедентах, когда уничтожался разум человека? К примеру, какая-то секта? - добавил он, уже осознавая, что добавлять вопрос не надо было - вышло бы короче и корректней.
- Любая секта уничтожает разум, - пожал плечами Агродор.
- Я говорю о той, что лишает покровительства Афины.
- А-а, эта ересь орфическая... Мечта кришнаита.
Неожиданно лицо его побледнело.
- Опасность окружает нас. Нужно глядеть во все три. Они специализируются на ослаблении расы. Вы знаете, что евреи относятся к поздним ветвям арийства? В эволюционном смысле они - дети. Младше их никого нет. Надеюсь, вы не сочувствуете тайной доктрине Анджелы Дэвил?
Агродор вспыхнул взглядом и уставился на гостя в упор:
- Русинский! Ты еврей?