Я никогда не чувствовала себя таким глупым ребенком, как тогда, и с тех самых пор больше ничем с ней не делюсь.
— У меня есть парень, так что, само собой, нет. Я не спала с Малом и не собираюсь.
— Не загадывай. Мы с тобой из одного вредоносного для себя теста. Когда я познакомилась с Гленом, у меня тоже был парень.
— Правда? — снисходительно спрашиваю я.
На самом деле мне плевать. Я не она.
И не важно, если позже мы с Каллумом расстанемся. Я все равно не поступлю так с ним по одной простой причине — я не поступлю так с собой. Измены противоречат моим принципам.
— Ага, — протяжно говорит мама и снова затягивается сигаретой. — Приятный итальянский парнишка. Учился в полицейской академии. С перспективой на хорошую жизнь, Аврора. А вместо этого я вырезала купоны на суп и брала двойные смены в пиццерии. Черт возьми, бог словно специально наградил меня такой работой, чтобы напомнить, как я поступила с Тони.
Я как раз собираюсь спросить у нее про свой шрам, как вдруг слышу громкий стук за входной дверью.
Пинок.
— Я перезвоню, мам.
— Подожди! Мне нужно рассказать тебе о...
Я заканчиваю разговор и швыряю телефон через барную стойку. Тихонько подойдя к двери, спрашиваю себя, что побудило меня отключить телефон, и тут слышу за дверью заброшенного коттеджа странный, незнакомый и пугающий звук. Если с фотографией не срастется, я вполне могу стать статисткой на первые пять минут низкобюджетного фильма ужасов. С другой стороны, если бы я и продолжила разговор по телефону, меня бы это не спасло.
Маме я бы и кошелек не доверила, не говоря уж о своей жизни.
Молю, пусть это Каллум решил меня удивить и увезти в Англию, а не маньяк-убийца с топором.
Я распахиваю дверь и вижу лишь уже знакомые поля, серое небо и бесконечный дождь. Смотрю влево, затем вправо — снова ничего. Я уже готова закрыть дверь, но вдруг слышу низкий хриплый стон у своих ног. Опускаю глаза. На земле лежит промокший до нитки и порядком позеленевший Мал.
Я охаю, хватаю его за воротник куртки и затаскиваю в дом. Мал чертовски тяжелый и холодный как лед. Мне удается довести его только до середины гостиной, а потом я начинаю стаскивать с него насквозь промокшую одежду. Он обмяк и в отключке. Я не спрашиваю, почему он решил идти пешком вместо того, чтобы вызвать такси или, упаси Господь, меня. Не спрашиваю, где он был. В эту минуту главная задача — сохранить ему жизнь.
После того, как мне удается раздеть Мала до трусов, я закидываю его тяжелую руку себе на плечо и, собрав всю имеющуюся у меня силу, приподнимаю. Мышцы протестующе ноют под весом Мала, пока я веду его в спальню. По пути мы врезаемся в мебель, но я сомневаюсь, что он сейчас осознает, что происходит. Мал ледышка, а раньше всегда был горячим. Меня это пугает.
Уложив его в постель, я включаю радиатор и, рысью сбегав в ванную, возвращаюсь с полотенцем. Я вытираю Мала досуха, потом подтыкаю пуховое одеяло и заворачиваю его как мумию.
— Чай и жаропонижающее сейчас принесу. Никуда не уходи, — шучу я, потому что он без сознания и ничего не слышит. Убегаю на кухню как безголовая курица.
Я включаю чайник, отвинчиваю крышечки на бутылках, потом включаю чайник. (Опять? Опять!)
Возвращаюсь в спальню со стаканом воды и жду, когда закипит чайник.
— Грейся, грейся, грейся, — разговариваю я сама с собой и провожу руками над радиатором, чтобы проверить, теплеет ли он. Ничего.
— Электричество вырубилось по всей деревне, — кашляет Мал и переворачивается. Голос у него такой слабый, что я почти его не слышу. — Бесполезно.
Вот почему чайник не включился. Я пихаю Малу в лицо таблетки и воду, пытаясь не показывать, как измотана.
— Пей.
Он усаживается к изголовью и послушно глотает таблетки, не удосужившись запить их водой. Я упоминала, что он зеленый? Да. Потому что так и есть. А еще его всего трясет. А я, девушка, которой всегда холодно, виновата в том, что он стал сосулькой. Когда я, босая и легко одетая, убежала посреди ночи, Мал отдал мне свою куртку под проливным дождем. Он спал ради меня в гостиной, ничем не укрывшись от холода.
— Нужно везти тебя в больницу.
— В такую-то бурю? Вряд ли, Рори. Да и все равно там наверняка переполнено. В Рождество все пьяницы активизировались, а зима завершила начатое.
— Зачем ты вообще ушел? — шиплю я, пытаясь подавить гнев. — Что за тупой придурок просыпается утром больной, как псина, и решает разгуливать под дождем?