— Рори? — обращается ко мне Каллум.
— А?
— Ты обмахиваешь себя руками. Проблема с кондиционером?
Черт. Я опускаю руку и украдкой снова смотрю на Мала. Его фиолетовые глаза пускают лазерные лучи в мою сторону.
Первым бутылку крутит Эштон. Она указывает на темноволосую гречанку. Они ползут на четвереньках, встретившись посреди круга из двенадцати человек. Понимая, что им нужно задать планку для остальных, они заговорщицки улыбаются и набрасываются друг на друга.
Мы с Каллумом переглядываемся, поняв, что это не просто поцелуй. Крепко целуя девушку, Ричардс просовывает руку под ее футболку, а она обхватывает ладошкой его стояк в джинсах. Гречанка задирает ногу и садится на Эштона верхом.
— Хорош, — жизнерадостно говорит Каллум, — заканчивайте, пока кое-кто не залетел.
Все нервно смеются, и раскрасневшаяся брюнетка спешно возвращается на свое место. Британская секс-бомба крутит бутылку, глазея на Каллума так, будто он кусок пиццы для диабетика. Чего и следовало ожидать: карма решает плюнуть мне в лицо, и бутылка замирает на нем.
Может, потому что у меня нет права злиться, но я удивительно спокойна такому исходу. Меня он вообще не сильно удивил. Мал говорит, что Кэтлин каким-то образом вмешивается в его жизнь и после смерти, и может, он прав. Слишком много совпадений происходит, когда мы рядом. Словно мы вшиты в одну ткань, вплетены в один и тот же узор, стоим на одной дороге, и каждый раз, когда кто-то пытается сблизиться с нами, жизнь раздирает его на части.
Каллум всматривается в мое лицо — в поисках ревности или одобрения, не знаю. Пульс у меня зашкаливает. От чувства вины в горле застревает комок размером с кулак.
Я почти незаметно киваю ему.
— Наслаждайся, жеребец.
Они вскакивают на ноги и выходят из круга к кровати. Каллум гладит ее по щеке, как гладит меня, когда хочет секса. Знакомое, отработанное движение.
— Привет, — улыбается он ей.
— Привет, — шепчет она.
Я понимаю, что тоже улыбаюсь, ведь они мило смотрятся. Но мне нельзя так думать. Когда его губы касаются ее, половина девушек поворачивают головы в мою сторону. Я заставляю себя смотреть на Каллума и ту девушку, желая что-нибудь — хоть что-то — почувствовать, но бесполезно. Это как смотреть сериал, который увлекает вас только наполовину. Через десять секунд медленного, чувственного французского поцелуя с языком, неловкостью и разумной дозой волнения они отрываются друг от друга, и воздух начинает искрить от напряжения. Девушка продолжает липнуть к Каллуму, но он делает шаг назад, качая головой так, будто не может поверить в то, что пошел на это.
Он смотрит на меня. Сердце у меня разбивается, но по другой причине.
Она может сделать его счастливым, а я ей мешаю.
«Ненадолго», — думаю я. Каллум заслуживает лучшего, и пора ему это получить.
— Ладно, спасибо за детское представление слюнявого поцелуя, — зевает Эштон. — Я обязательно порекомендую ваши задницы в следующий раз, как Эд Ширан решит написать церковную песенку. Брэнди, твоя очередь.
Оказывается, Брэнди его помощница. Та, что в Толке сунула Малу свой номер. Да, та самая — с длинными загорелыми ногами и огненно-рыжими волосами, напоминающими дорогое вишневое вино. Она наклоняется вперед, ее декольте больше благотворительной деятельности Опры Уинфри, и крутит бутылку. Я заранее знаю, куда она укажет. Мое сердце как железный кулак, который пытается сломать стену из ребер.
Тук, тук, тук.
И потом… так все и выходит.
Бутылка показывает на Мала, и Брэнди улыбается так широко, что я с легкостью могу засунуть ей в рот бейсбольную биту. Поперек. Не могу сказать, что подумываю над этим.
Может, немного.
Она ползет в центр круга, видимо желая повторения того, как Эштон обращался с греческой богиней, но Мал встает, подходит к ней и, потянув за конский хвостик, одним рывком заставляет ее встать. Он делает это так буднично, так непринужденно. Я слышу охи-ахи от всех женщин в этой комнате и понимаю, что поспособствовала своим собственным стоном.
Мал смотрит на нее. Она наклоняет голову, на ее губах виднеется соблазнительная улыбочка.
— Что за странный… — Брэнди не успевает произнести слово до конца, как Мал набрасывается на ее рот, и они целуются с такой страстью, с таким зверством и жестокостью, что мне хочется плакать. Ощущение, будто тигр рассекает мне грудь своими острыми когтями, а из сердца вытекают струи крови.
Я не в порядке.
Вообще-то я как будто дышать не могу.