– Посла гнать в шею, – быстро нашелся Доломье.
Де Рохан принялся наконец расстегивать у горла ремешок дорожного плаща. Сбросил накидку и, усевшись за стол, с удовольствием вгляделся в столешницу.
– Вы не можете принять посла некатолического двора, – осторожно начал Лорас, наблюдавший за магистром. – Его святейшество папа никогда…
– Не могу? – удивился де Рохан, не отрывая взгляда от стола и поворачивая голову в разные стороны.
Полировка отражала голову великого магистра с такою античною убедительностью, с какою не мог сравниться ни один другой предмет мебели.
– Острог7 – пока что не в России, – раздраженно сказал Лорас, – а этот… Волконский – не польский посол. С другой стороны, – помолчав, продолжал барон, – кто знает, что к концу века останется от Польши?
– Эт-точно! – Доломье схлопнул обе ладони и растер.
Острог – огромное владение ордена в Ровно – мог вот-вот оказаться под русской короной. Склочную Польшу радостно резали, как рождественский пирог.
– У святого римского престола много паствы, – медленно сказал де Рохан. – Но у него нет армии. Единственное войско его святейшества папы – Орден рыцарей-госпитальеров под командой вашего покорного слуги…
Де Рохан поднялся из-за стола, подошел к шпалерам на стенах залы.
– За "Индийского охотника" Венеция предлагает сорок тысяч флоринов, – задумчиво сказал он, остановившись перед ценнейшей из шпалер – подарком Людовика ХIV.
"Годовой доход с Острога – это в десять раз больше, – прочитал Лорас мысль магистра. – А последние поместья ордена по берегам Роны французская революция вот-вот превратит в миф".
Помолчали.
– Но царица сама поймала себя в ловушку, – сказал наконец Лорас. – Одна просьба важная: принять посла. Другая пустяковая – послать им капитана на Балтику.
– В шею! – начал было Доломье, украдкой разглядывая обнаженную пастушку на ближнем гобелене.
– Но изложены одним письмом, – продолжал Лорас. – Если удовлетворить мелкую, но отказать в главной, то нельзя будет сказать, что орден отверг в целом письмо императрицы.
– Когда меркнет свет на западе, смотрят на восток, – задумчиво сказал де Рохан. – А на востоке Россия. Не только деньги, барон. Не только деньги.
– Утопающему все равно, к какой конфессии принадлежит соломинка, – усмехнулся Лорас. "Значит, тонем?…" – подумал он вдруг про себя, и впервые за долгие годы власти холодок пробежал по хребту адмирала.
Гигант Доломье вышел от великого магистра в полной уверенности, что русских решили гнать в шею. Особенно ему понравилось, как получилось с Польшей.
7
Джулио Литта, отдохнув по приказу Лораса, бодро вышел из кельи. Нескладно размахивая руками, пошел по страда Реале к Верхним садам Баракка на южной стене Валетты.
Робертино нехотя плелся сзади, стреляя глазами по сторонам и поминутно разглаживая усы.
– Они тебе к лицу как зайцу седло, – говаривал в Милане старый герцог Луиджи.
– Настоящий неаполитанец без настоящих усов – не настоящий неаполитанец, ваша светлость! – отвечал старому хозяину Робертино.
Джулио вышел на смотровую и остолбенел. Русский фрегат, миновав боны, входил в акваторию Большой Гавани.
По хартии 1530 года8 военным судам запрещалось входить в нейтральные порты Мальты.
Мало того – фрегат заходил на веслах, без лоцмана, без шлюпки с глубиномером, без буера на кабестане*.
"Угробить такой фрегат…" – подумал Джулио не о том, о чем по уставу должен был подумать.
Со всех ног, придерживая шпагу и отчего-то прихрамывая, Литта бросился к воротам Валетты.
Он подоспел, когда подъемный мост над Валеттским рвом с грохотом тронулся кверху. На Сэнт-Джеймс Кавальер – угловой башне – взметнулся полосатый флаг боевой тревоги…
В эту же минуту в кабинет Эммануэля де Рохана снова бесшумно вошел Лорас.
– Они заходят! – сказал он.
"Переборщил Доломье, – досадливо подумал магистр. – С чего они все так русских не любят?"
– Парадную гондолу. Церемониальный плащ. Кавалеров в эскорт, – спокойно приказал он.
Лорас кивнул и бесшумно вышел.
Распорядившись, Лорас быстро спустился на страда Реале. "Да, политика – это вам не Баден-Баден", – думал он словами Доломье. Заметил в людском крошеве мощный ледокол Джулио Литты.
– Граф! – крикнул он. – Скорее! А что это вы, кстати, хромаете?
8
Волконский, бледный, стоял на капитанском мостике с огромным пистолетом в руке. Живописно расположив дуло на груди, он с восторгом наблюдал за суетой на бастионах.
– Суши, твою мать! Правый борт! – кричал рядом в рупор капитан.
И, откидываясь на стекло рубки, обводил глазами ощетинившиеся пушками форты.
– Решето. Форменное будет решето, – сказал он, отводя рупор в сторону.
– Вы на то и капитан ее величества, чтобы уметь плавать на решете, – звонко отозвался Волконский.
Иван Андреевич весело посмотрел на Волконского.
– Говно плавает, а мы – ходим, ваше сиятельство. Но если надо – поплывем, – сказал он. – Нам плавать не впервой. А вам-то в мундире, чай, несподручно будет, Дмитрий Михалыч?
– А вы не волновайтесь, Иван Андреевич, – бросил посол, как ему показалось, по-малоросски.
И вдруг почувствовал, что скрытая неприязнь меж ними улетучивается с каждым футом продвижения в Большую Гавань.
Ежели бы орден ограничился письмом – Волконский, пожалуй, принял бы решение уходить на Босфор. В конце концов, поручение исполнено. Не может же он, в самом деле, открывать боевые действия потому, что его не пустили пред светлые очи великого магистра.
Однако при известии о боевой тревоге на фортах он почуял игру. Что за буря в крынке простокваши? Насмешка, стало быть? А во-вторых, ощутил внезапный боевой задор. Ах, так вы драться? Что же он, русский дипломат, полковник, пусть и статский, уберется с этого забытого Богом островка, поджав хвост?
Посол первый раз в жизни испытал тот азартный подъем в груди, какой чувствует юноша под отеческим флагом при первой опасности. Безрассудный, запретный в ведомствах иностранных дел.
"Буря и натиск! – вспомнился Волконскому девиз Суворова. – Или это Шиллер?" – подумал граф, дерзко впериваясь в здание таможни с желтым флагом на макушке.
Опьяненный, он простым глазом различал суету возле таможни, видел игрушечного всадника, во весь опор подскакавшего к зданию.
– Табань! – оглушительно донеслось до него. – Правый, левый – табань!
"Не Табань, а Тамань", – насмешливо отметил граф, но тут его по инерции вдруг качнуло вперед и бросило на перила мостика.
Пистолет, беспомощно звякнув о леер, едва не вывалился из рук. "Слава Богу, что курок не взвел", – подумал граф, пружинисто отталкиваясь локтем и принимая снова позу воина.
Громада фрегата, разом вперившись веслами в залив, шумно и пенисто скользила по глади Большой Гавани, все явственней замедляя ход.
Иван Андреич, спрыгнув с мостика, понуро пошел вдоль борта, размахивая рупором и пиная сапогом измочаленные хвосты канатов.
– Иван Андреич! – одними губами сказал ему в спину Волконский.
– Да куда я без лоцмана? Ну куда?! – обернувшись, в сердцах крикнул капитан. – Пятнадцать футов! Усядемся тут курам на смех!
Волконский потерялся.
Отважный граф никак не ожидал, что героический порыв упрется в рельеф морского дна. Станут они сейчас натурально посреди гавани и будут вертеться…
– Иван Андреич, не дури! – крикнул посол. – Давай прямо к таможне! Покажем кузькину мать!
"Чего мы так орем-то в пяти аршинах друг от друга?" – подумал он.
– Отдать якорь! – скомандовал в рупор капитан.
Волконский уронил руку с пистолетом. Из него будто выпустили воздух. Схватившись за леер, он тупо смотрел на берег, где шикарная кавалькада подскакала к зданию таможни.