В моем положении рабыни – любое знание пригодится».
— Ты достойна, чтобы тобой любовались, – Аделаида встала на ковер на колени.
Смутное подозрение стало закрадываться в душу Елисафеты.
«Женщина хочет… пригласила…
Чтобы…» — Елисафета почувствовала, как кровь приливает к голове.
Девушка, чтобы отвлечься, чтобы мысли успокоились и не метались белками в клетке, стала осматривать жилище.
Небольшое, но очень уютное гнездышко.
Пышные, не дешевые ковры на полу и на диванах.
Высокие подсвечники, мраморные столики.
Все очень странно смотрелось, если вспомнить о том, что район для небогатых жителей.
— Сними тунику, – Аделаида произнесла снизу.
— Снять тунику? – губы Елисафеты зашуршали.
— Сними тунику, – женщина повторила без нажима.
— Но она и так прозрачная, короткая, ничего не скрывает, – Елисафета глупо хихикнула.
Тут же молча обругала себя за этот глупый вырвавшийся смех.
— Я хочу видеть тебя полностью обнаженную.
— Пожалуйста, – Елисафета подумала, что ничего страшного, если она исполнит и эту просьбу Аделаиды.
«В школе пифии Кассандры я, наверно, забуду об одежде», – Елисафета сбросила тунику и аккуратно опустила на столик.
Аделаида жадно следила за каждым движением девушки.
— Ты прекрасна, – Аделаида обхватила ягодицы Елисафеты и шумно вздохнула.
Она прижалась лбом к низу живота девушки.
«Начинается», – Елисафета подумала без особых эмоций.
Но ничего не начиналось.
По крайней мере, не начиналось то, о чем подумала Елисафета.
— Запах молодости, свежести, – приглушенный голос женщины доносился снизу. – Вся сила мира – в молодости.
Все, что делают молодые – правильно, нужно и необходимо, чтобы этот мир держался.
Старики раскачивают мир, пытаются сбросить его в пропасть.
Молодые своим безрассудством удерживают мир.
Откровенность, чистота чувств, доброта, ясность помыслов…
— Доброта? – Елисафета невольно усмехнулась. – Моя подружка… знакомая рабыня проповедует доброту.
— Зато мысли Добронравы чисты, – Аделаида назвала имя Добронравы.
Елисафета почти не удивилась.
Она уже верила, что эта женщина — предсказательница. – Тебе, Елисафета, не нравится, что Добронрава может раздать все нищим, или тем, кого считает нищими, или тем, кто ее обманет и сыграет на ее доброте.
Но в то же время ты чувствуешь стержень в Добронраве.
Она не лжет, поэтому ее правда слишком сильна.
— О стержне в ней я недавно подумала, – как не пыталась Елисафета не удивляться, но удивление проскользнуло. – Ее правда сильнее, чем моя правда?
— Да, – Аделаида ответила без раздумий.
— Я, вобще-то, ожидала от тебя другой ответ, – Елисафета почувствовала укол ревности.
— Ты хотела, чтобы я ответила мутно, как философ, – Аделаида засмеялась.
Ее смех отражался внизу живота, щекотал, вибрировал на лепестках. – Ты ждала, что я скажу, что твоя правда сильнее.
Или хотя бы, что твоя правда – иная.
Нет, Елисафета, пока правда Добронравы сильнее твоей правды.
Но мир держится не на одной правде.
Придет время, и ты окажешься сверху.
Добронрава будет далеко внизу маленькой искоркой.
— Эти слова приятно слушать, – Елисафета засмеялась.
— Приятно и горько, – Аделаида подняла лицо.
Елисафета подсознательно ожидала от гадалки действий.
Но пока Аделаида только говорила.
— Почему горько?
Мне сладко слышать, что я обрету силу и власть.
— Сила и власть, ты маленькая жадная мегера, – голос Аделаиды задрожал от возбуждения. – Любой догадается, что тобой движет жажда власти.
Не жажда наживы, не жажда золота, – Аделаида кивнула в сторону мешка с драгоценностями от Лукреция, а жажда власти. – Аделаида подняла руки.