Он же тебя не видит».
«Вы точно описали, Клотильда».
«Те, кто знает Мануэля, не любят его».
«Почему?»
«Он – тиран, злой и бессердечный.
Мануэль прогнал жену, детей, слуг, остался один.
Он всех ненавидел, а родные и даже рабы не могли терпеть его придирок и оскорблений.
Остался один».
«Он гениальный музыкант, – я чувствовала, как наливается грудь Клотильды под моей ладони.
Упорный сосок каменел. – Нужно уважать музыканта, терпеть его, сочувствовать его душевной боли, потому что он создает чудесную музыку.
Его музыка заставляет простить его».
«Красивые слова молодой девушки, – Клотильда усмехнулась. – Просто представь и почувствую себя на месте его жены».
«Я не жена ему и никогда его девушкой не буду».
«Мануэль тебе не нравится, Мирей?»
«Я люблю Аделаиду», – я призналась.
На душе стало легче.
Я сказала о своей любви к тебе, Аделаида.
Так приятно, когда о моей любви знает еще кто-то.
«Любовь возвышает, – Клотильда с интересом рассматривала меня. – Повторяю, представь себя на месте его жены.
Что ты видишь, Мирей».
«Что я вижу, если представлю себя женой Мануэля? – я закрыла глаза. – Вижу его всегда недовольное лицо.
Слышу постоянно его претензии.
Он всегда недовольный, требует от меня всего, и ничего не дает взамен.
Он обращается со мной хуже, чем с рабыней. – Я распахнула глаза. – Что это было, Клотильда?
Видения?»
«Привидения, – Клотильда пошутила и звонко рассмеялась. – Мирей, расставь ноги и присядь на мой живот».
«Клотильда, мне кажется, что ты склоняешь меня к тому, чего я не желаю, – я говорила, но просьбу женщины исполнила. – Я люблю только Аделаиду, и другой любви мне не надо».
«Мирей, ты юна, тебе кажется, что жизнь будет всегда благосклонна к твоей свежей красоте, – Клотильда облизнула пухлые губки. – Ты сейчас впереди и желанна всеми.
Но пройдет лет пять, и ты увидишь, что другие девочки подросли.
Что на них оглядываются мужчины, а не на тебя.
Дальше – хуже.
Когда ты войдешь в степенный возраст, когда перешагнешь рубеж, то редко от кого услышишь искреннее слово признания твоей красоты.
Мне еще далеко до того времени, когда меня станут называть старухой.
Но взгляды, которыми мужчины меня изредка одаривают, уже не так алчны, не так требовательны.
С каждым годом мы теряем и теряем.
Ничего не получаем взамен.
Лишь за деньги мы покупает ласки и благодарность.
Это так грустно, Мирей».
«Очень грустно, Клотильда, – я жалела эту красивую, но уже не молодую женщину. – Клотильда, ты плачешь?»
«Плачу, Мирей, – Клотильда улыбнулась сквозь слезы. – Плачу не о себе.
Плачу о тех, кто не изведал моей любви.
Плачу о тех, кто ее никогда не изведает.
Плачу о тех, кто не прикоснется к моей груди.
Плачу о тех несчастных, которым неведома сила и страсть угасающей красоты женщины.
Каждая женщина одинока, Мирей.
Даже, если ее окружают подруги, то все равно мы – одиноки.
Нас перестают уважать.
Нас перестают любить.
С нами перестают считаться.
Мы из последних сил делаем вид, что мы веселые, жизнерадостные, что мы верим, что мы желанны.
Не желанна одинокая женщина, не желанна, а жалкая.
Над нами смеются, над нами измываются и унижают нас.
Вспомни Мануэля, как он смеет требовать от феи, чтобы она ему служила. – Из глаз Клотильды брызнули солнечные слезы».
«Клотильда, не плачь, – я тоже плакала. – Скажи, чем я могу тебе помочь?
Чем успокою, чтобы ты не плакала и не расстраивалась?»
«Ты первая, кто за последнее время спросил меня, чем можно мне помочь», – Мирей улыбнулась сквозь слезы.