— Я не об этом граф, – Беатрис указала пальчиком. – В другом месте промокли.
— От неожиданного всплеска эмоций, – граф провел рукой по панталонам, где расплывалось предательское пятно. – Я потом буду обдумывать почему и как, что же произошло.
— Больше не надейтесь целовать мою пяточку, граф.
— Я и не хочу и не буду, – граф успокаивал дыхание. – Мне одного раза достаточно.
С ним еще надо разобраться.
— Сейчас граф, после вашего потрясения, вы можете рассказать мне о том, зачем пришли, – Беатрис два раза хлопнула в ладошки. – Надеюсь, что ваш рассказ устроит меня. – Беатрис подняла руки в стороны.
По вызову служанки подбежали и бережно взяли тело госпожи.
Они вывели Беатрис из золотой ванной, поставили на шкуру белого медведя.
Тотчас в восемь рук начали ее вытирать, растирать, прихорашивать, массировать, одевать, обувать.
Постепенно одежда покрывала ослепительную неземную красоту девушки.
Граф Шиньон с удовольствием следил за процессом одевания.
— Я не прогадал, что поцеловал вам пятку, леди Беатрис, – граф произнес с удовольствием. – Сейчас затруднительно было бы подобраться к ней.
— Не только затруднительно, но и невозможно, граф, – Беатрис чуть склонила головку к правому плечу. – В этом вся сладость момента, граф.
— Я бы сказал – вся сила момента, леди, – граф привстал и изысканно поклонился. – Я думал, что самое сильное потрясение я испытал в жизни, когда в восемнадцать лет совершал конную прогулку по Шервудскому лесу.
Через тонкие ветки черемухи я увидел некое шевеление.
Я решил, что в кустах спрятался благородный олень.
Я осторожно спустился с коня, натянул тугой лук и бесшумно чуть раздвинул ветки, чтобы поразить оленя стрелой в самое сердце.
Каково же было мое удивление, когда вместо оленя я увидел тонкого гибкого юношу в зеленых облегающих одеждах.
Я чуть не задохнулся, когда смотрел, как юноша снимает все свои одежды, и, наконец, предстал совершенно голый.
Мне было двадцать лет.
С детства я посвятил себя обучению воинскому искусству, точным наукам, торговому ремеслу, философии, поэзии, танцам, живописи, умению вести беседы и расправляться с соперниками.
Но никто не учил меня смотреть на обнаженных юношей и девушек.
Мои учителя считали взаимодействие хорошо одетых людей первичным, а общение с обнаженными – далеко на последнем месте.
Поэтому я раскрыл рот и не знал, как реагировать и что делать при виде обнаженного молодого человека.
Поразить его стрелой?
Стрелу жалко, потому что юноша – не олень, и выгоду от его убийства я не получу – только стрелу испорчу.
Невольная робость сковала меня.
Я пытался бороться с собой и побороть естественное любопытство.
«Вы можете дальше не прятаться, благородный господин, – юноша повернулся ко мне передом.
Я чуть не ослеп от его первозданной красоты. – Я заметил вас сразу».
«Почему?» — я задал общий вопрос, на который как и ожидал, получил общий ответ.
«Не зажимайте себя, благородный сэр.
Я не верю в вашу стыдливость, – уголки губ молодого сэра растянулись в улыбке. – В вас, кажется, нет ни капли размеренности».
«Нет ни капли размеренности? – я злобно ответил.
До этого момента я считал себя размеренным человеком. – Сейчас получишь стрелу в сердце или в любое другое место».
«Стрела, она всегда стрела, – юноша опустился на землю и тонкими белыми руками обнял свои белоснежные колени. – Вы сможете похвастаться перед друзьями и подругами, что победили меня, самого Робина».
«Робин? Мне ничего не говорит ваше имя», – я заинтересовался и опустил лук.
«Да, я тот самый Робин, который, – юноша загадочно улыбнулся. – Рядом с нами по соседству жило семейство Мозер.
Да и какое семейство: отец и дочь со слугами.
У меня же была только вдовой матушка.
Однажды говорит мне матушка:
«Робин, сходи к старому Мозеру и скажи ему, чтобы он за меня посватался.