Тогда тебе будет житье лучше прежнего.
В молоке и меде будешь купаться, на пармезане спать, окороком укрываться».
Усмехнулся я, но почему бы не сходить.
С Эльзой, дочкой старого Мозера, я дружил давно.
Передал я Мозеру слова моей матушки.
Он задумался и сказал:
«Не знаю, как мне быть.
С любовницей только радуешься.
С женой – не знаешь: нарадуешься, или наплачешься».
Думал, думал старый Мозер и говорит дочке Эльзе:
«Погадаем на кофейной гуще.
Если к утру кофейная гуща исчезнет, ее мыши съедят, то не женюсь.
А, если кофейная гуща останется, то женюсь на матушке Робина».
Эльза – послушная девушка – налила в блюдце кофейную гущу и поставила на пол, около мышиной норы.
Когда она повернулась к окну, то я незаметно от них, бросил в кофейную гущу стручок едкого горького кайенского перца.
По моим расчетам мыши испугались бы горечи и не стали бы есть кофейную гущу.
Но, как выяснилось утром, жадные голодные мыши съели всю кофейную гущу.
Лишь горький стручок перца не тронули.
Мозер увидел, почесал затылок:
«От кофейной гущи на чистом блюдце остался только старый сморщенный согнутый стручок.
Это – знак мне и обо мне».
Мозер посватался к моей матушке.
Мы стали жить вместе – две семьи слились в одну.
Как и обещала мне матушка, я спал на головках сыра – ел, когда хотел, и, сколько хотел.
Умывался я молоком и медом.
Моя сводная сестра Эльза тоже купалась в молоке и меде, ни в чем себе не отказывала.
По ночам мы сплетали руки и ноги и долго разговаривали, упоенные близостью друг друга.
Но ничего между нами взрослого не было и не могло быть, потому что мы стали братом и сестрой.
А брат и сестра – не могут быть вместе…
Полюбил меня старый Мозер.
Нарадоваться мной не мог.
Целый день ходил за мной следом, любовался и нахваливал.
Не оставлял меня в покое ни в купальне, ни ночью.
Придет в нашу с Эльзой спальню, сядет тихонько в углу и любуется мной.
Не понравилось моей матушке, что старый Мозер все внимание уделяет мне, а не ей.
Сшила она мне из тонкого зеленого шелка облегающий костюм и говорит:
«Робин, сходи в лес, набери кореньев для лечения скота».
Зима в тот год стояла лютая, мороз трещал так, как кости трещат.
Хотела матушка, чтобы у меня все на морозе отмёрзло, чтобы кожа моя потеряла эластичность и привлекательность, чтобы лицо мое задубело и покрылось красными пятнами.
Делать нечего, пришлось подчиниться матери.
Иначе она не оставила бы мне наследство.
Шел я по лесу, по сугробам.
Не собирался в снегу копаться, чтобы достать коренья.
Ветер продувал насквозь мой облегающий тонкий зеленый костюмчик.
Вдруг, вижу – стоит на опушке приземистая избушка с земляной крышей.
Заглянул я в окошко, а из окна на меня смотрят три голых невысоких человечка с белыми седыми бородами.
Постучал я в дверь избушки.
Они открыли мне дверь.
Зашел я, а избушка оказалась лесной баней.
«Мы в бане живем», – произнес первый короткий человечек.
«Удобно – не нужно в одежде ходить», – отозвался второй человечек.
«Всегда тепло», – пояснил мне третий человечек, хотя и так ясно было мне.
«Раздевайся, и погрейся, прекрасный юноша», – от трёх человечком последовало мне предложение.
Я замерз, поэтому долго меня не надо было упрашивать.
«Покушай с нами, чем баня богата», – предложили мне три человечка.
Баня была богата копченой рыбой, вялеными перепелами, зажаренными на углях кусками оленины и кабанятины.
Наелся я так, что распирало не только щеки, но и живот.
«Юноша, расскажи нам, зачем в мороз ты пришел в лес в тонком зеленом костюмчике?» — спрашивают меня.