— Забыла, или не хотела предупреждать? – Елисафета скрипнула зубами, но тотчас успокоилась. – Мы должны обнажиться и ласкать друг дружку с поцелуями?
— Вообщем, для этого люди приходят к Кассандре, – Сольвейг засмеялась. – Ее пророчества – да, все хотят их слышать, но потом обязательно желают видеть и наши откровения.
— Ученицы, раздевайтесь и ласкайте друг дружку, — ходоки, словно подслушивали разговор. – В прошлый раз учениц было больше, – знающие ходоки просвещали тех, кто ни разу еще не был на представлении в Храме.
— Мы тоже получим силу от толпы? – Елисафета усмехнулась.
— Меня, по крайней мере, это наполняет радостью, – Сольвейг обнажилась.
— Нет, Сольвейг, я не стану.
— Как? Как не станешь? – Сольвейг начала извиваться, но с испугом смотрела в глаза Елисафеты. – Так нельзя.
Нужно следовать ритуалу, иначе будет беда.
— Мне беда – не беда. – Елисафета решила для себя твердо.
— Ты стесняешься, Елисафета, – Сольвейг пыталась достучаться до Елисафеты.
— Вторая, вторая пусть раздевается!
— Обман! Они хотят нас обмануть!
— Эй, ты, ученица, раздевайся и ласкайся, – к Елисафете подбежал невысокий ходок на кривых ножках.
Зато живот у него был огромный.
— Ты, ты, – льдины сталкивались в голосе Елисафеты.
Девушка подошла к гонцу и зависла над ним. – Ты хочешь, чтобы на тебя натянули простыню не до подбородка, а на всю голову? – Елисафета в бешенстве протыкала взглядом гонца из Пизы.
Снова в храме воцарилась тишина.
Слышны лишь колокольчики на ногах Кассандры.
Ничего хорошего эта тишина не предвещала.
Кассандра, вдруг, остановила свой танец.
Застыла, словно к чему-то прислушивалась.
Затем подняла руки вверх и три раза хлопнула в ладоши.
Тотчас вырвался дым их курительниц.
— Бежим, — Сольвейг схватила Елисафету за руку. – Это выше моего понимания, когда Кассандра вызывает сонный дым.
После него люди мало, что помнят, но, когда очнутся, то будут испытывать безмерное наслаждение и счастье. — Последние слова Сольвейг произнесла, когда они оказались за дверью храма.
— Как здесь прекрасно, – на внутреннем дворике Елисафета свободно вздохнула.
Солнце сияло, ветерок обдувал. – Спокойно, и никаких требований от ходоков.
Какие-то гонцы гадкие, будто липкие.
Вредные, неприятные. Брррр!
— Устроила ты представление, – Сольвейг засмеялась.
— Что на это скажет мне Кассандра? – Елисафета забеспокоилась.
— Боишься гнева Кассандры? – Сольвейг пристально заглянула в глаза Елисафеты. – Не бойся.
Ничего тебе Кассандра не скажет: ни плохого, ни хорошего.
Потому что для нее нет ничего плохого и хорошего.
Есть только то, что есть, а оно безликое.
На каждую вещь всегда есть два противоположных мнения.
— Ты уверена, что Кассандра не разозлилась на меня, что я не последовала ритуалу?
— Не уверена, а знаю, – Сольвейг присела на мраморную скамеечку. – Ритуал – для слабых, а ты – сильная.
— Ты считаешь себя слабой, Сольвейг, что хотела танцевать голая для ходоков и ласкаться со мной?
— Нет, я считаю себя сильной, — Сольвейг похлопала ладошкой рядом с собой. – Садись, а то стоишь, как греческая смоковница.
Я сильная, потому что танцевать голой в храме мне нравится.
Вот поэтому я и танцую, и это совпадает с ритуалом.
Ты сильная, потому что не захотела танцевать обнажённая и не танцевала.
Ты придумала свой ритуал окончания действия.
— Спасибо, что утешила, – Елисафета вытерла ладошкой пот со лба. – Кассандра не задохнется в дыму?
— Кассандра? Задохнется в дыму? – Сольвейг захохотала заливисто.
Хлопала в ладошки, топала в сандаликах. – Дым – жизнь пифии. – Сольвейг с нежностью посмотрела в глаза Елисафеты. – Вообщем, все прошло прекрасно.
Мне понравилось.
— Главное, что мы живы, – Елисафета ответила философски.