И Елисафета была безмерно благодарна подруге за подаренное счастье.
Сольвейг взглядом ласкала грудь, живот, спустилась ниже.
И тут проникающая боль вонзилась в Елисафету.
Она понимала, что эта боль ее, боль безмерного наслаждения.
Сольвейг по-прежнему не прикасалась к Елисафете.
Но Елисафета ощущала, будто Сольвейг поглотила ее полностью, проникла в нее.
Елисафета подняла подбородок, застонала.
Крик раненой чайкой вырвался из нее.
Сольвейг подхватила этот крик, напряглась, забилась, словно рыба в сети.
Через минуту Елисафета робко посмотрела на Сольвейг.
— Восхитительно! Что это было?
— Было ли это? – Сольвейг ответила в манере всех учениц Кассандры.
— Мы были отдельно и вместе, – Елисафета чувствовала, как жар приливает к щекам.
— Не нужно, никому ничего не нужно, – Сольвейг поднялась, нежно поцеловала Елисафету в лобик, затем – в каждый глазик.
Елисафета закрыла глаза и подалась вперед.
Она понимала, что это не нужно, что это бесстыдно, но, если бы Сольвейг настаивала, то Елисафета поплыла бы с ней снова и снова.
Но Сольвейг не настаивала.
Она хранила ту чудесную минуту бесконтактной близости.
— Елисафета, ты здесь, – послышался знакомый голос.
Он ворвался и разбил хрустальное очарование момента.
— Добронрава? – Елисафета вскочила со скамейки и сдвинула брови.
Понимала, что появление Добронравы к добру не приведет.
Появление любого в данный момент только снижало накал.
— Я искала, тебя, Елисафета, – Добронрава с трудом переводила дыхание. – Бежала, устала.
Почему ты голая, Елисафета? – Добронрава засунула пальчик в ротик. – И твоя подружка голая.
Вам жарко?
— Добронрава, зачем ты искала меня? – Елисафета с силой опустила руки на плечи Добронравы.
— Наш хозяин, – Добронрава больно резанула словом «хозяин», – философ Патрокл продал нас. – Глаза Добронравы сияли от восторга.
— Патрокл? Продал нас? – Елисафета вздрогнула. – Чему ты радуешься, несчастная.
Кому продал?
— Мы же рабыни Патрокла: ты, я и Мальва, – Добронрава засмеялась. – Рабынь можно продавать и покупать.
— Кому продал, второй раз спрашиваю, – Елисафета зарычала.
— На каменные рудники хозяину Филиппу продал, – Добронрава присела на скамеечку.
— На каменные рудники? – Сольвейг вскрикнула. – Филиппу?
Даже рабы мужчины не живут в рудниках Филиппа дольше года.
— Зачем Патрокл это сделал? – Елисафета задала вопрос больше для того, чтобы найти выход из смертельно опасной ситуации.
— Патрокл сказал, что он совершил огромную ошибку, когда в философскую школу мальчиков купил трех молодых прекрасных рабынь. – Добронрава произнесла «молодых прекрасных» с гордостью. — Еще Патрокл сокрушался, что потеряет на перепродаже нас Филиппу, потому что Филипп платит за рабов очень мало.
— Он решил избавиться от неудобных в его школе девушек, – Елисафета усмехнулась.
— Везде люди живут, везде есть добро, даже в рудниках, – Добронрава засмеялась.
— Чему ты радуешься, Добронрава? – Елисафета, несмотря на страшную ситуацию, не утратила дар удивляться.
— Я радуюсь, что в каменных рудниках много несчастных, а несчастным помогать – это огромное добро.
Я смогу всем помогать, делать людям добро.
— Ты уверена, Добронрава? – Сольвейг погладила девушку по головке.
— Конечно, потому что добро дает добро, – Добронрава захлопала в ладоши. – Патрокл сказал, что у нас еще два дня.
Через два дня за нами приедет Филипп.
— Что будешь делать, Елисафета? – Сольвейг пристально смотрела в глаза Елисафеты.
— Два дня? – Елисафета повернула кольцо на пальце – вниз бриллиантом. – Ты думаешь, что я совершу побег?
Что нужно обязательно бежать, потому что в запасе два дня и представляется удобный случай? – Елисафета кивнула головкой в сторону улыбающейся Добронравы. – Нет, Сольвейг.