Она жадно ловила каждое движение, каждый вздох пленницы. – Твоя клетка никогда не была твоим домом.
Во дворце все принадлежит Повелителю, даже боль и смерти рабов.
Ты же — ничтожнейшая из ничтожных – смеешь не отзываться на боль. – Мысли и слова госпожи Хусния смешались.
Она хлестала и хлестала безвольную рабыню. – Я обожаю мой дом, мой дворец.
После тесноты лачуг бедняков этот дворец для многих кажется неземным творением.
И нужно быть подлой, ничего не соображающей ведьмой, если ты это не понимаешь. – Госпожа Хусния ударила пленницу ногой по коленке.
Но тело Наджия не отозвалось.
Оно спряталось за спасительным беспамятством. – Не надейся, рабыня, что очнёшься и продолжишь мычать.
Я тебя познакомлю со смертью. – В правой руке госпожи Хусния сверкнул драгоценными камнями на рукояти – кинжал.
Тонкое узкое лезвие зловеще тускнело.
Евнух смотрел на происходящее как бы сверху.
Во дворце много, что случается нехорошего.
Смерть – одно из самых простых решений.
— Я ненавижу здесь, – дверь отлетела от чудовищного удара.
В клетку протиснулся окровавленный купец Генрих. — Напридумывали своих законов, казнят, душат, думают, что все им с рук сойдет. – Купец зарычал.
От его рыка погас один светильник. – Ты, бабенка, храбрая, когда за твоей спиной слуги с ятаганами. – Купец шагнул к застывшей госпоже Хусния. – Все вы храбрые, когда пленники беззащитные. – Генрих поднял внушительный кулак.
На кулаке тускло блестела полоса железа.
Юсуф отметил бурые пятна и прилипший к железу кусочек кожи с черными волосками.
Госпожа Хусния первая опомнилась.
Она не стала выяснять, как задушенному купцу удалось убежать от хранителей загробного мира и вернуться на этот свет.
Ясно только то, что ее верные янычары мертвы.
Иначе не допустили бы ожившего к ее величайшей особе.
Госпожа Хусния вскинула руку с кинжалом.
— Куда тебе, бабенке, с купцом первой гильдии драться, — сокрушительный удар в челюсть уронил госпожу Хусния на пол.
Она упала, как мраморная колона.
Только из мрамора кровь не идет.
Левая половина лица после удара купца обезображена, превратилась в кровавое месиво. – Справедливость восстановлена.
Враг побит. – Купец не спешил снимать железо с кулака. – Или еще не весь враг погиб?
— Уважаемый Генрих, ты же меня знаешь, – евнух выдавил мучительную улыбку.
— Да они, да моя шея, – купец провел пальцем по багровому рубцу на шее.
Генрих никак не мог успокоиться. – Ванесса смеялась надо мной, говорила, что я шею жирную наел.
Да, наел шею, имею право. – Купец грузно опустился на скамеечку. – Толстая шея и спасла меня от этих. – Генрих кивнул в сторону двери. – Они думали, что задушили, а на самом деле – придушили.
В нашем купеческом деле всегда надо быть начеку. – Как он был начеку, если позволил янычарам душить себя, купец не стал разъяснять. – Думали, что задушили меня, и сразу потеряли ко мне интерес. – Генрих исподлобья взглянул на евнуха. – А ко мне интерес никогда не надо терять.
Развернулись, отвернулись, а тут я как… — Купец взмахнул кулаком.
Показывал, как он как. – Одним ударом двоих свалил.
— Так уж и одним ударом, уважаемый Генрих, – Юсуф позволил себе усомниться.
— Ну, не одним, – на этот раз купец рассматривал Гульфия. – Но все должно быть быстро.
Если бы янычары опомнились, то сразу бы меня покрошили своими ножичками, как капусту на засолку покрошили бы.
А ты, значит, рабыня этой? – Генрих облизывал взглядом стройную фигурку Гульфия.
— Значит, я рабыня этой, – Гульфия повторила с едва заметной усмешкой. – Если я играла в рабыню, то это, потому что была вынуждена делать это.
— Ты смелая, – купец провел ладонью по подбородку. – Молодая, красивая, смелая.
— Если смелая, то возьми меня в жены, – Гульфия «смотрела» в глаза купца.
— Ишь, как глазищами буравит, – Генрих поежился под ее «взглядом».