Он не испытывал большого почтения к Генриху.
Но отмечал его купеческую хватку.
— Постой, друг Юсуф, – «друг» прозвучало с насмешкой. – Я должен убедиться, что товар не испорчен.
— Я осматриваю девушек каждую неделю, – евнух пожал плечами. – Уверяю, вас, уважаемый, что Наджия девственно чиста, как после рождения.
— Доверяй, но проверяй, – Генрих выпустил отработанные газы. – Мне до ее целостности дела мало.
Но господин майор не обрадуется и не погладит меня по головке, если я обману его.
Скажу, что Наджия – жемчужина непросверленная, кобылица необъезженная, а она окажется порченная.
— Мы предупреждаем девушек с самого первого дня, что порченные отправляются сразу в мир иной, по реке, – Юсуф не обманывал.
— Но все же, друг Юсуф, – в голосе Генриха протекала медовая река.
— Так бы и сказал, друг, Генрих, что хочешь полюбоваться, — евнух захихикал.
Он подошел к девушке и опустил руки на ее плечи.
Наджия опустилась на колени на шкуру.
Прилегла на спину и широко расставила ноги.
Процедура — смысл которой прекрасной пленнице непонятен, да и не интересовалась она смыслом, потому что давно уже ни в чем не искала смысл – была привычная.
Время от времени мужчина по имени Юсуф заглядывает между ног.
Что он там ищет – для Наджия тоже не имело смысла.
— Ты бы ее повыше, – голос Генриха дрогнул. – Как же я опущусь.
Мне сидеть трудно, а на животе лежать – никто меня потом не поднимет.
— Чтобы заглянуть в райский сад, нужно немного потрудиться, Генрих, – евнух захихикал.
— Будь я проклят, если не пролезу и не загляну в ее райский сад, – купец со стоном опустился на живот.
Избыточная масса надавила на внутренние органы.
Из купца с шумом вырвались газы.
— Уважаемый Генрих, вам плохо? – Юсуф спросил с усмешкой.
— Мне хорошо, Юсуф, мне очень хорошо, – купец распахнул глаза и жирными сосисочными пальцами развёл лепестки девушки. – Я знаю, что творю. – Он произнес виновато.
Этими словами то ли себя успокаивал, то ли оправдывался перед прекрасной пленницей, или – перед евнухом.
— Когда я исчезну из жизни, то перенесусь в этот райский сад, – Юсуф смотрела в глаза Наджия. – Меня можно обвинять в дурных мыслях, в том, что я разрываю нить Судьбы, но поверь, Генрих, что щедрот моих не меньше, чем грехов.
— Очень ты любишь себя, Юсуф, – голос купа отразился от мраморных бедер девушки.
— Я вернусь из райских садов наслаждения, – евнух мрачно пробормотал. – Вернусь уже целый и невредимый.
Тогда я дважды заплачу по чужим счетам.
Пусть мои враги не забывают это.
— Я не враг тебе, Юсуф, – купец застонал. – После того, как ты дал осмотреть Наджия, я тебе – самый большой друг.
Я даже не могу понять, что со мной произошло, что я перестал с тобой торговаться.
Этого просто не могло быть. – Генрих разговаривал с евнухом, но смотрел в Наджия.
Будто беседовал с ней… — Юсуф, а я ведь еще и сочинитель. – Купца потянуло на откровения.
— Сочинитель? – евнух спросил с недоверием. – Поэт?
Но как же подобное возможно, уважаемый Генрих?
Ты же купец, а купцы не бывают поэтами, и поэт никогда не станет купцом.
— Много ты знаешь, о купцах и поэтах, – Генрих пыхтел, как паровая машина.
По размерам, по выдыхаемым жарким парам он и был небольшим паровым котлом. – Я сочиняю для богатых своих клиентов.
Любое сердце растопить могу.
За это мне добавляют пару золотых марок.
— Что же вы сочиняете, уважаемый, Генрих? – Юсуф даже вспотел от волнения.
— Ваша Шахерезада рассказывала Повелителю сказки на ночь.
Тысяча и одна ночь с Шахерезадой.
Повелитель до Шахерезады убивал всех своих наложниц, а ей оставлял жизнь.
Вот, что значит, сила сочинительства. – Купец перевел дыхание. – Я сочиняю для каждого благородного клиента историю, в которой он герой.