– Мы сейчас расстанемся до вечера, а вечером я скажу тебе, как я тебя люблю.
— И я тоже, – Ребекка постепенно оттаивала.
Тело раскраснелось. – Луиза, разве ты не говоришь каждый раз, как ты меня любишь.
— Я скажу тебе нечто, о чем ты не знала.
Я берегла это для особенного момента.
— И чем же этот момент особенный, Луиза?
— Вечером узнаешь, моя дорогая.
— Ты меня заинтересовала, Луиза.
— Как они страдают, как уменьшились.
— Кто?
— Подожди, Бекки, я не с тобой разговариваю, а с твоими грудками, – Луиза начала быстро, с жаром целовать грудки Ребекки, согревала дыханием соски, обхватывала губами небольшие полушария.
— Кажется, что я согреваюсь изнутри.
— Изнутри и снаружи, – Луиза отбросила первую волчью шкуру, стала растирать второй – сухой.
Но уже не так быстро.
Через минуту сменила шкуру волка бархатной шкурой рыси.
Нежное прикосновение мягкого меха согрело Ребекку полностью.
Так и должно быть.
Каждое утро подружка, которая оставалась на берегу, растирала замерзшую подружку, которая вышла из реки.
Луиза недолго ласкала шкурой барса узкие плечи Ребекки, ее гладкую и упругую кожу.
Она бережно опустила шкуру барса на шкуры волков и набросила на Ребекку кафтанчик.
Кафтанчик чуть прикрывал попку.
Но Луиза не стала завязывать веревочки на кафтанчике.
Она продолжала ласкать и растирать тело подружки – но уже ладонями, а не шкурами.
— Ладони не входят в обязательный утренний разогрев, – Ребекка прошептала.
Она неотрывно смотрела в глаза подружки и знала, чем закончится растирание.
Девушки знакомы с детства и изучили друг дружку, каждое движение, каждый взгляд, каждый вздох.
— Сегодня не обычное утро, – Луиза засмеялась. — Сегодня день необычный.
Сегодня все необычное.
— Что же сегодня необычного, – Ребекка раскрылась перед Луизой.
— Как же я люблю тебя, Бекка, – Луиза прошептала вместо ответа.
Ее губы накрыли губы Ребекки.
— Ты плачешь? Ты плачешь, Луиза? – Ребекка после долгого поцелуя уперлась ладошками в грудь подруги. – Ты же никогда не плакала. – Удивление Ребекки настолько велико, что она чуть отстранилась.
Наплывающее желание сразу отступило: — Немедленно рассказывай, подружка.
— Потом расскажу, – Луиза отвернулась, наклонилась, подобрала шкуры и направилась к дому.
— Даже не обернулась, – Ребекка догнала ее в домике.
Луиза не поворачивала лицо.
Она наклонилась над ведром и быстро быстро бросала горшнями воду в лицо.
— Я займусь рыбой, а ты собирайся на рынок с ягодами, – Луиза вытерла лицо тряпкой и обернулась.
Слезы исчезли.
— Так не пойдет, подружка, рассказывай, – Ребекка следом за Луизой выбежала из домика.
— Девочки, угостите странника кусочком хлеба, — раздался заунывный протяжный голос.
Около кучи наловленной рыбы стоял бродяга – старик в лохмотьях.
— Нет у нас хлеба, старик, – Ребекка ответила резко, потому что ходок появился не вовремя. – Возьми пару рыбин — изжаришь их на костре.
Или ягод можем тебе отсыпать немного.
— Ягоды, рыба, – старик провел ребром ладони по горлу. – Поперек горла они у меня стоят.
Я бы хлебушка, или оленины запечённой покушал.
— Мы не охотницы, мы девушки, – Луиза засмеялась. – Так что бери рыбку, старик, или ничего не покушаешь утром.
У нас только рыбка и ягоды.
— Чему ты смеешься, Луиза, – Ребекка с удивлением посмотрела на подружку. – Только что плакала, а сейчас хохочешь.
— Смеюсь, потому что старику нужна не наша рыбка, не хлебушек, а твоя – нагота, – Луиза заливалась звонко. – Он нарочно тянет время, пялится на тебя.
Ты же кафтанчик не завязала – полностью обнаженная сверкаешь своей красотой.
Твоя обнаженность для старика – это и хлеб, и оленина.