Несмотря на некоторую пристрастность в своих политических привязанностях, он стал бы хорошим мэром. Преданный делу, лишенный всякой корысти и тщеславия, он был к тому же гораздо терпимее в своих взглядах, чем это могло показаться со стороны. С таким мэром, как Мейсонье, мы бы, конечно, провели в Мальжаке водопровод, установили электрическое освещение на перекрестках, соорудили бы стадион для наших молодых футболистов и насосную станцию на реке, что позволило бы земледельцам наладить орошение табачных и кукурузных плантаций.
А мсье Пола, по крайней мере в данную минуту, расстраивал наши планы. У него были городские взгляды на политику, да и в душе он был склонен к центризму. Он хотел быть своим в каждом лагере, быть избранным левыми, чтобы управлять при поддержке правых. Но мы в Мальжаке не были столь циничны в политике.
Мсье Пола сидел за столом напротив меня, и я разглядывал его, пока шли дебаты. Было что-то безвольное, каучуковое в его курносой, желтой, как карамель, физиономии. Слишком большой язык, казалось, не помещался во рту, он то и дело высовывался между толстыми губами, отчего речь учителя была нечеткой и неразборчивой, и при этом он еще брызгал во все стороны слюной. В уголках рта залегли глубокие складки, свидетельствующие о дурном пищеварении, а на затылке над белым воротничком краснели небольшие фурункулы. Я предвидел, что, после того как я разделаюсь с ним, их высыплет еще больше.
И в то же время он вызывал у меня даже некоторое чувство жалости. По моим наблюдениям такие вот желтушные, истощенные, страдающие от фурункулеза люди обычно никогда не бывают счастливы в жизни. Честолюбия и престижа ради он занимается совсем не тем, что по-настоящему доставило бы ему удовольствие, а отдается делам, которые принято считать важными.
Бывает так, что людей следует только слушать, а иногда слушать их ни к чему, достаточно их видеть. Колен, например, бурлил, как доброе вино. Мсье Пола здорово смахивал на слизняка. Мейсонье вызывал в памяти образ одного из тех деятельных, четко исполнительных людей, которые составляют силу армий и политических партий. Пейсу, несмотря на свою грубоватую оболочку, был легко возбудим и так и вибрировал. Впрочем, сейчас он уже не вибрировал. Глядя, как, развалившись на стуле стиля Людовика XIII, он с упоением ковыряет в носу, я понял, что он крепко заскучал и что спор застыл, видимо, на мертвой точке.
Поймав на лету обрывки фраз, я убедился, что это действительно так.
– И тем не менее нам следует что-то предпринять, – сказал я. – Мы должны как-то отреагировать на события. У меня есть предложение, которое я хотел бы поставить на общее голосование. – Помолчав немного, я продолжал: – Я предлагаю обратиться к мэру с письмом. Собственно, я уже составил текст, и, с вашего разрешения, я вас сейчас с ним ознакомлю.
И тут же, не дожидаясь разрешения, достаю из кармана письмо и начинаю читать.
– Нет, нет! – дрожащим голосом выкрикивает мсье Пола и, протянув вперед ладони, как бы отталкивает письмо от себя. – Никаких писем! Никаких писем. Я категорически возражаю против подобных методов.
Господин учитель брызжет слюной, заикается он вне себя. Пойди-ка откажись потом от письма, да еще от письма, направленного против мэра, когда под ним стоит твоя подпись!
Целых полтора часа отходных маневров выдержал тогда мсье Пола и в конце концов, прибегнув к крючкотворству, потребовал отложить дебаты. Но я тотчас потребовал провести голосование по этому пункту. В ответ на это мсье Пола выдвинул контртребование – предварительно проголосовать об уместности данного голосования. И дважды был побит.
– Скажите-ка, мсье Пола, – примирительным тоном говорю я, – с какими же, собственно, пунктами в этом письме вы не согласны?
Господин учитель снова взвивается. Я пытаюсь оказать на него давление! Подступаю с ножом к горлу! Это тирания!
– И потом, – добавил он, – я затрудняюсь судить о письме на слух! Текст достаточно длинный, его необходимо внимательно изучить.
– Пожалуйста, – отвечаю я и протягиваю ему через весь стол копию своего письма к мэру.
Текст напечатан на желтой бумаге, и, хотя я очень взволнован дискуссией, в голове мелькают воспоминания о Биргитте.
Далее следует великолепная мизансцена.
– Нет, нет! – твердит мсье Пола. Его голос, голова, плечи-все выражает протест, а руки тем временем тянутся к письму, но, заполучив его, он тут же делает движение, словно хочет его отбросить и говорит раздраженным тоном: – Я отнюдь не сторонник заранее подготовленных текстов. Нам слишком хорошо известно, как политические партии, и в частности Коммунистическая партия, пользуются и даже злоупотребляют этой процедурой.
Я делаю знак Мейсонье, чтобы он не отвечал на этот выпад. Хотя слова Пола в применении к данному случаю и не были лишены справедливости.
– Этот текст, – говорю я скромно, – всего лишь резюмирует мысли, которые мы сообща обсуждали сотни раз. Он предельно ясен, лаконичен, выдержан в умеренном тоне, в нем нет ровно ничего нового. Я просто не понимаю, что вам в нем не нравится.
– Я, по-моему, не сказал, что он мне не нравится, – с отчаянием в голосе говорит мсье Пола. – В общих чертах я согласен...
– Тогда какого же рожна, – грубо обрывает его Мейсонье, – вот и голосуйте за него! – Он не простил мсье Пола его выпада против Компартии.
Мсье Пола пренебрегает вмешательством Мейсонье.
– Господин Пола, – обращаюсь я к нему с любезной улыбкой, – может быть, вы объясните, в чем же все-таки вы расходитесь с нами.
– Уж во всяком случае, не сейчас, не в 13.30 пополудни, – говорит он, взглянув на свои часы. – Господа, – продолжает он, и голос у него дрожит, – я прекрасно понял, что вы решились совершить насилие над моей совестью. Что же, в таком случае я считаю своим долгом предупредить: вы не получите моего голоса.
Все замерли.
– Ну что ж, давайте голосовать, – говорит Колен. – Я – за.
– За, – говорит Мейсонье.
– За, – говорит Пейсу.
– За, – говорю я.
Все смотрят на мсье Пола, Он пожелтел и съежился еще больше.
– Воздерживаюсь, – цедит он сквозь зубы.
Верзила Пейсу смотрит на него, разинув рот от изумления. Затем, повернув ко мне свою здоровенную, грубо вытесанную физиономию, спрашивает, вытаращив глаза:
– Что это означает: воздерживаюсь?
– Просто-напросто я воздерживаюсь от голосования, – ехидно поясняет мсье Пола.
– А разве он имеет право так поступать? – снова спрашивает меня Пейсу, он так растерян, что говорит «он», будто мсье Пола уже нет в комнате.
Я киваю.
– Да, мсье Пола имеет на это полное право.
– А по-моему, – говорит Пейсу, минутку подумав – отказываться голосовать или голосовать против – один черт.
– Ничего подобного! – запальчиво выкрикивает мсье Пола. – Прошу не путать. Я не против данного текста. Я просто отказываюсь за него голосовать, поскольку считаю, что мне не дали достаточно времени всесторонне его обсудить.
Пейсу медленно поворачивает голову к мсье Пола и молча, с задумчивым видом его рассматривает.
– И все-таки вы не «за», – говорит он. – Тогда бы вы и голосовали «за».
– Я ни «за», ни «против», – взвивается мсье Пола, брызгая от негодования слюной. – Я воздерживаюсь от голосования. Это совершенно разные вещи.
Пейсу обдумывает его ответ, озадаченно уставившись своими серыми глазами в лицо мсье Пола. Мейсонье ерзает на стуле, похоже, что сейчас он начнет ораторствовать. Я взглядом прошу его не ввязываться в разговор. Я молча слушаю. И Колен тоже молчит. Мейсонье нехотя следует нашему примеру. Мы все ждем развязки. И развязка не заставляет себя ждать.
– Одного я только не возьму в толк, – снова говорит Пейсу, – почему же вы сидите здесь с нами, если вы ни «за», ни «против».
Мсье Пола бледнеет и поднимается с места.
– Если мое присутствие вам нежелательно, я могу уйти, – произносит он почти невнятно, язык с трудом повинуется ему.
Тогда поднимаюсь и я.
– Зачем же так, мсье Пола, у Пейсу и в мыслях ничего подобного не было и т.д. и т.п....