Крики становились все сильнее, агония забирала последние вспышки жизни из него, и мой друг, мой брат по оружию, утих навсегда. Кровь из ран уже слабо пульсировала, он был мёртв. Я закрыл ему глаза. После боя, труп моего товарища оттащили подальше, позади муравейника окопов он нашел приют в братской могиле.
С войны можно было убежать. Я не раз думал о дезертирстве, но смертная казнь, назначаемая за такие проделки военным трибуналом, отбивала желание подобного риска.
Луковые похлёбки надоели, мясо было деликатесом, выпивка тем более, хлеб был чёрствый или наоборот, размокший до кашеобразного вида, и с дряными примесями, да и оставалось его совсем немного. Нам приходилось есть даже этих вонючих крыс! Впрочем, со временем, это становиться обыденным делом, и мы обращали внимание меньше. По крайней мере, голод не рвал желудок. Еда обрела для нас другой смысл, священный. С едой и письмами были постоянные перебои, и потому у нас часто были голодовки, еды не хватало. Нужно было видеть лица солдат, когда приезжает машина с провиантом и письмами! Ох, эти детские глаза, что читают строки, которые писали им матери и возлюбленные дамы...Часто слали нам и еду. Это был один из самых приятных моментов посреди моря боли, в котором мы словно щепки, бились от берега к берегу. Есть сардины, сидя в окопе, это блаженство, скажу я вам!
Есть такая в моей семье примета - носи амулет из щепотки соли и кусочка сухаря - матушка мне рассказывала, что тот, кто носит с собой это, всегда воротится домой, ибо ему помогут цверги! Мифы? Да, мифы. Но во что ещё верить, если вокруг тебя царство смерти, на сотни миль лишенное всякой надежды, кроме надежды на гибель?! Нам нужна вера. А лучшая вера - в свою верную винтовку! Она всегда ответит взаимной любовью, если ты следишь за ней. Патроны сыреют, в окопах теперь не земля, а болото, лужи и грязь, состоящая из крови, инфекций и утонувших крыс. Некоторые пропитывали носки жиром, чтобы они утепляли ноги и меньше мокли. Помогало ли это? Не знаю, как по мне, так лучше иметь просто сухую пару вещей. Нужно уметь их правильно сушить. И помнить самое главное правило траншей: держать ноги в тепле и сухости.
Вечером все играли в карты, сидя у коптящих керосинок, кто-то рассказывал истории, а кто-то пытался уснуть, пока есть возможность. Наши соседи - это мертвецы во всех стадиях разложения. Рядом с окопом, на колючей проволоке, висит труп француза. На самом видном и обстреливаемом участке нейтральной полосы он находится уже больше недели, и никто не решается его убрать. Взрывы мин, пулеметный огонь и осколки, непогода-все это превратило его тело в жуткий, зловонный фарш, напичканный сталью и свинцом.
Болезни забирали жизни моих друзей, пули и снаряды косили их...Но я держусь! Я старался не заводить друзей, не перешагивать невидимую черту, которая отделяет тебя от собрата по оружию и преодолев которую, ты впускаешь его в свое сердце, запоминаешь его лицо чтобы потом узнать в нем обезображенного мертвеца. Я вижу каждый день многое, но больше всего я поражаюсь арбалетам, которые вновь обрели смысл в войне, закидывая мины во вражеские окопы, и катапультам, которые метают гранаты. Засыпаю я под рассказы о цепеллинах, танках и подводных лодках. Это лучше, чем засыпать в слезах, тихо плача от воспоминаний о доме и прежней, мирной, сытой, овеянной простыми радостями, жизни.
Однажды я засыпал в слезах, чувствовал, что меня сломили. Война сломила во мне всё самое сильное. Удача отвернулась от нас. В эту стужу, физически и морально окружавшую нас, сон был для меня чем-то божественным. Сон, посреди газов, огнеметов, цеппелинов, бойни, мяса сотен людей, океанов крови и одной тотальной, дикой меланхолии.
В нашем окопе бегал котёнок, и он был нашим оберегом. Он подвергался риску не меньше чем мы, но спустя месяцы успел вырасти в большого сурового кота, грозу крыс. Собаки-санитары помогают тем, что носят на себе морфий и бинты, и сквозь шквал свинца выносят раненых. Это были наши обереги, живые амулеты. Больше оберегов у нас не было. Я видел слёзы и страх. Обереги теряют силу и смысл, здесь не теряют смысл только базовые потребности в выживании. Горячая луковая похлёбка. Крысы нам уже не докучали. Их было много, но они были лишь заложниками ситуации. Как и мы. Правда и коты, и собаки, люди, и всякое проявление живого были бессильны перед газами. Черт бы побрал эту войну химиков! От газов трава желтела, листья опадали, шинель превращалась в вонючие тряпки, умирали даже кроты и улитки. Газ оседал в окопах, словно громадная жалящая медуза, был тяжелее воздуха, и в это время, когда злая хлорная медуза хватала нас за горло своими щупальцами, по нам били залпы артиллерии, ведь мы были уязвимы. В таких условиях погода становилась твоим другом, ведь порой ветер относил отраву на наших врагов, которые ее и выпустили на нас.