– Вятичи, я говорил вам, что противостоять нам пустая и глупая затея. Потому как против силы и могущества нашей повелительницы вам не выстоять. Но хоть вы и не прислушались ко мне в первый раз, всё же я предлагаю опять сдаться вам без боя, потому как я милосерден и не хочу, чтоб вы гибли понапрасну. Кто сложит оружие, тому мы сохраним жизнь, а если кому из воинов захочет присоединится к нашему войску, то мы не против, ведь хорошие и преданные люди мне всегда нужны. Если же вы и сейчас откажитесь от моего предложения, то пощады вам больше уже не будет. Мы вырежем вас всех, от мало до велика, а селение сожжём дотла. И уже через пару лет никто и не вспомнит, проезжая мимо этого места, что здесь когда-то жили вы, глупые и непокорные славяне…
Не один из защитников даже не шевельнулся и даже не сменил хмурого и решительного выражения на своём лице. Только ратник Семён спокойно, но так, чтоб все слышали, сказал:
– Ну, да, оставят они кого-то в живых, они нас просто без крови взять хотят. Стаю-то мы их тоже изрядно потрепали.
И точно, когда Мишка присмотрелся к кочевникам, то увидел, что многие из них были ранены. Кто-то хромал, у кого та была перевязана рука или голова, да и одежда у многих степняков была вымазана их же кровью. Но несмотря на это, глаза у них горели, словно у бешеных псов, движения их были резкими, а голоса звонкие. Хазарские воины чувствовали скорую поживу и это им помогало терпеть боль от полученных ранений, голод и усталость дальнего перехода и даже страх того, что к обороняющимся из крепости Белый Камень может всё же подойти подмога. Новоиспечённый атаман кочевников молча ждал, что ответят ему Вятичи. А его подданные нетрепливо поглядывали в его сторону, дожидаясь, когда тот даст команду на атаку. Поняв, что защитники даже и не думают сдаваться, главный степняк отрывисто и громко что-то выкрикнул по-хазарски. И недруги, ощетинившись копями, прикрывшись чёрными щитами с изображением красного месяца на них, двинулись вперёд. Одежда степняков была тёмной, лица перекошены злобой, а глаза блестели, как у одержимых. От этого могло показаться, что это вовсе не обычные люди, а какие-то бесы, пришедшие из вечной тьмы, чтоб утолить свой голод, впрочем, может, оно так и было, потому как, чем вечер становился глубже, тем степняки становились смелее, злее и кто знает, как будут вести себя захватчики, когда опустится ночь.
Мишка сжал покрепче копьё и переступил с ноги на ногу. От ворот селения снова послышался рык Полакана и звуки боя. Мишка порадовался про себя, жив, значит, отец с дедом и пёс при них. Иначе бы враги уже отворили ворота и ворвались сюда верхом на конях и тогда б нас здесь стоптали без труда быстрее быстрого, ведь степняк вдвое сильнее коли он на коне.
Хазары неспешна, но довольно уверено, подходили всё ближе, вот уже ядовито запели стрелы, рассекая воздух, с той и другой стороны. Кочевники же не желая рубится лоб в лоб, начали обходить защитников полумесяцам. Зная то, что славяне будут сейчас сражаться уже не за победу и не за свою жизнь, а за то, чтоб как можно больше погубить своих недругов, в этой последней схватке.
Мишка чуть напряг и согнул ноги в коленях, чтоб со всей силы вонзить своё копьё в приближающего хазарина, прилагая к оружию не только всю силу, ну, и вес своего тела, так, чтоб острие копья, пройдя рядом со щитом, пробила доспех недруга. А потом как пойдёт, если успеет ещё кого ударить, то хорошо, а нет так и нет, только бы живьём не взяли. В кого он воткнёт своё оружие в первую очередь, Мишка выбыл заранее. Это пожилой пузатый степняк с редкой, рыжеватой бородёнкой и такими же усами. Он шёл прямо на Мишку, оскалив кривые полу изгнившие зубы, прикрывшись щитом и выставив впереди себя острие своего копя, на заточенных гранях которого поигрывало заходящее солнце. Видно было по глазам, как страшно кочевнику, наверное, даже страшнее, чем самому Мишке, но он всё ровно шёл вперёд, подгоняемый зычными, ободряющими криками нового командира. Шаг за шагом враг подходил ближе и ближе, ещё совсем немного и противники с диким воплем бросятся друг на друга щит в шит, копьё в копьё, глаза в глаза. Мишка от внутреннего напряжения уже и думать забыл про подкрепление и смерился с тем, что это были его последние мгновения жизни…