— Всего-то? — произнес между тем Петр Петрович. — Всего-то вы требуете от меня такой чепухи, когда за счастье встретиться с вами я готов отдать все!
И прежде чем Наташа смогла осмыслить его слова, он легко перемахнул через невысокий каменный парапетик и побрел прямо под струи, под колеблющуюся над ними радугу.
Вздох изумления пронесся над парком. Наташа различила в общем этом вздохе и протяжное «Ой, мамоч-ка-а-а!» Лахутиной и тихий свист Бен-Саулы, такая уж была у Бен-Саулы привычка — выражать удивление свистом.
— Петр Петрович, вернитесь! — Наташа сама едва не свалилась в воду. — Люди же смотрят, вернитесь!
Нехотя, словно ему доставляло огромное удовольствие бродить внутри фонтана, Петр Петрович вернулся. Штаны его промокли до колен, облепили ноги, и казалось, Петр Петрович вырядился в какие-то нелепые бутылочные сапоги.
— Все в порядке, граждане, все в полном порядке! — произнес он, как бы слегка кривляясь, что в общем-то было странно для такого пожилого, солидного человека, но уже не казалось странным после того, как он залез в фонтан.
Наташа вдруг заметила, что плачет, а руки у нее трясутся.
— Уходите, уходите немедленно! — сказала она. — Завтра в это время ждите меня, а сейчас уходите! — То были злые слезы, и Наташа уже не думала их скрывать.
— До завтра! — Петр Петрович легко (он почему-то все делал легко) зашагал к выходу.
Наташа кинулась к скамейке, где сидели потерявшие дар речи Бен-Саула, Лахутина и трое парней.
— Сидите? — почему-то накинулась Наташа на парней. — Догоните же его, поймайте! Бить не надо, бить необязательно, но объясните же ему, что… Что…
— Все сидят, я объясню! — вскочил со скамейки двухметровый
Он бежал, точно спортсмен на соревнованиях, высоко подбрасывая ноги, пружинисто отталкиваясь от земли.
«Вы тут пошлейшим образом болтали, Петр Петрович, про Босфор и Дарданеллы, а я, дурочка, слушала… — Наташа подалась вперед, чтобы ничего не пропустить, — но на всякую болтовню есть вот это…» — мстительно погрозила Петру Петровичу кулаком.
Все последующее уместилось в несколько секунд, и несколько этих секунд впоследствии неизменно повергали Димочку (вскоре выяснилось, что именно так зовут двухметрового) в злобный транс. «Я уже почти догонял его, уже каких-нибудь несколько метров оставалось. Я хотел, пробегая мимо, дать ему оплеуху, чтобы он гробанулся на землю, — честно выдал свои отвратительные намерения Димочка, — пробежать немного вперед, развернуться, он-то к этому времени должен был уже подняться, первый раз я не хотел бить сильно, и потом сделать его вот этим каратистским ударом, — Димочка со свистом выбросил вверх длинную, как циркуль, ногу, и всем стало ясно: вмешательство сверхъестественных сил, не иначе, спасло Петра Петровича. — Так вот, — закончил рассказ о своем позоре Димочка, — я почти догнал его, когда он вдруг резко остановился и вот так, — Димочка показал, как именно, — выставил локоть. Сволочь! Я как лом проглотил. Главное, у него это вышло совершенно случайно. Черт его знает, может, к нему в рукав муравей заполз. В общем, он сделал меня в поддых… Тот самый случай, когда стреляет незаряженное ружье, курица кричит петухом, выигрывает лотерейный билет. И все равно мне нет оправдания! Я не должен был расслабляться…»
Откровенность Димочки, как, впрочем, и все, что он делал, носила отчасти лисий характер. Соврать ему было трудно, так как, во-первых, дело происходило у всех на глазах, во-вторых, он слышал, что на следующий день Наташа должна была здесь же встретиться с Петром Петровичем, и разговор у них, естественно, не мог не зайти об этом самом происшествии.
Они действительно встретились, но на мнимо недоуменный Наташин вопрос, что же там такое было после того, как они расстались, Петр Петрович то ли вообще не ответил, что ли ответил что-то вроде: «Не помню. Путалась под ногами какая-то шелупонь…» И все. Знал бы об этом Димочка! Но в том и беда лисьих людей, что всех они подгоняют под собственный аршин, а встреться им человек, под этот аршин не попадающий, лисьи люди сами ставят себя в глупое положение.
С таких удивительных событий началось знакомство Наташи и Петра Петровича.
А теперь Наташа собиралась его завершить.
…Туман над озером окончательно оформился, в него словно провалились лодки, спешащие к пристани. Лишь взмахи весел нарушали целостность тумана, весла почему-то были различимы. В скамейке уже почти не осталось тепла. Цементный барабанщик-фавн издали казался синим, в вечернем сумраке уродство его было не столь кричащим. Более того, некую несвойственную ему при дневном освещении порочную игривость обрел фавн, он словно лукаво вслушивался в шум деревьев и всплески весел.