Он взял Анюту за руку. Ему действительно было все равно, что будут делать Семка и кепка. Единственное — не хотелось, чтобы унизили перед Анютой. Но ничего не произошло.
Какими добрыми, ласковыми стали кроны деревьев! Солнечное тепло ощущал Андрей. Мир, казалось, помолодел. Воздух стал чистым и упругим. Андрей вновь готов был спорить с античным философом. «О чем? О чем минуту назад я думал? — удивился Андрей. — Господи, какая чушь! Что я горожу на ровном месте! Все так просто, так просто…»
— Андрей!
Он вздрогнул.
— Скажи… Вчера ты… дрался первый раз в жизни?
— Почему ты так думаешь? — пробормотал Андрей.
— Вчера их было трое, и ты не испугался. А сегодня испугался, я же заметила.
— Не испугался!
— Еще как испугался!
— Не испугался, это… другое…
— А разве здесь может быть… другое? — удивилась Анюта.
— Сначала все пугаются. Это неизбежно. Главное, как человек себя потом ведет…
— А зачем ты вчера с ними дрался? Зачем?
— Ты же знаешь. — Андрей смотрел куда-то мимо Анюты. — Из-за тебя.
— Из-за меня? — Анюта натянуто улыбнулась. — Но… зачем? И почему именно с ними? Именно с… Семкой?
— Я ничего не знал. Кто там Семка, не Семка… Просто… Просто я сам себе хотел доказать, что хоть на что-то гожусь. Я подумал, если сумею победить, то, возможно, и тебе… ну… буду интересен. Сам не знаю, чушь, наверное, плету. В общем, подрался и подрался.
— А если бы с Семкой один на один? Ты бы… победил?
— Вряд ли, — сказал Андрей, — но если ты хочешь, я попробую.
— Нет-нет, — засмеялась Анюта, — не дай бог. Вот, кстати, наш дом. Мы пришли.
В полутемном прохладном подъезде было пусто. От мусорных бачков тянуло гнилью. Серая кошка умывалась на подоконнике.
— На каком ты этаже? — спросил Андрей, и голос его гулко полетел вверх. — На каком? — повторил шепотом.
— На третьем, — так же шепотом ответила Анюта.
— Ты… на лифте поднимаешься? — совсем близко придвинулся к ней Андрей, ощутив желанный яблочно-яблоневый запах, почувствовав, как два острых камешка ткнулись ему в грудь. Это были сжатые кулачки Анюты. Кошка закончила умывание, неслышно спрыгнула с подоконника, точно была пуховая. Матовым в полумраке казалось лицо Анюты. Камешки превратились в гибкие веточки. Отстраниться, увернуться попыталась Анюта, но Андрей еще теснее прижался, лишая ее маневра.
— Так ты все-таки поднимаешься на лифте? — тяжело дыша, изумляясь собственной тупости, уточнил Андрей.
— На лифте, на лифте, — быстро согласилась Анюта. — А иногда пешком.
Андрей чувствовал ее грудь, чувствовал, как сначала напряглись, а потом мягкими, пластилиновыми сделались плечи.
— Я пойду. — Голос Анюты дрожал, она все еще пыталась высвободиться, но гибкие веточки превратились в безвольные цветочные стебельки, которые не в силах были ничему сопротивляться.
Андрей поцеловал Анюту. Ее губы были сухими, горячими.
— Опять яблоки, — прошептал Андрей, — только… горячие. Ты не обижаешься?
Анюта замотала головой. Волосы метнулись туда-сюда.
Андрей поцеловал ее еще раз. Безвольные цветочные стебельки так же необъяснимо вновь превратились в гибкие веточки.
— Я побегу, — сказала Анюта, — побегу, ладно?
— А почему, — удержал ее Андрей, — ты не спрашиваешь, какой я раз в жизни целуюсь?
— Только что в первый и… во второй! — Анюта побежала по лестнице, спугнула кошку. Кошка медленно оторвалась от каменного пола и, словно пуховый шар, взлетела на подоконник, выгнув спину. Все в мире как бы замедлилось.