— Клубок можно, — неожиданно согласился Мальсибер — и вдруг улыбнулся. — А я знаю! Нужно просто помечать дорогу. Мне же говорили в детстве! Я не знаю, что там произойдёт с клубком — хотя я его возьму, почему нет — но дорогу я отмечу.
— Чем? — с интересом спросил Трэверс.
— Кровью, разумеется. Больше ничего там не удержится. — ответил Мальсибер с лёгкостью.
— Приманку, — задумчиво сказал Эйвери, — Ойген, часть должна стремиться к целому.
— Приманить кусочки на бОльший остаток? — спросил Мальсибер. — Да, пожалуй, — благодарно улыбнулся он. — Я попробую. По идее, должно сработать... ну и, может, змеи их учуют.
— Сквозное зеркало возьми, — предложил Блэк, — чтоб до тебя дозваться можно было.
— Я бы взял, — сказал Мальсибер с сожалением, — если бы было. Не уверен, правда, что оно там будет действовать — но я попробовал бы.
— А не было бы, так я бы не предлагал, — огрызнулся Блэк, протягивая ему небольшое зеркальце, — парное я Гарри отдал.
— Спасибо, — Мальсибер взял зеркальце и заглянул Блэку в глаза. — Я надеюсь, что верну. Я не знаю, как там течёт время — я его там не ощущаю вовсе. Так что могу задержаться. Ну что, — он оглядел их и вернувшегося Гарри. — Нам, наверное, пора. Незачем тянуть. Блэк, давай ловушку.
Блэк молча протянул ему кувшин и шагнул к Гарри, крепко беря крестника за плечо.
— Гарри, — Мальсибер поставил кувшин на землю и встряхнул кадуцей, будя его. — Обещайте мне, что даже если я оттуда не вернусь, вы не попытаетесь пойти за мной. Вас не будет — дверь захлопнется, и мы там застрянем навсегда уже вдвоём. Обещаете?
— А если я опять тебя потеряю? — спросил Гарри.
— Значит, потеряете, — жёстко сказал Мальсибер. — До тех пор, пока вы здесь, в этом мире, у меня будет шанс отыскать дорогу, а у вас — меня дозваться. Не нужно делать этого всё время — достаточно просто в одно и то же время каждый день звать меня. Но отсюда. Обещайте мне. Пожалуйста.
— Потому, что иначе за тобой туда пойдем мы с Трэверсом, — так же жёстко добавил Блэк, — так что считай, сколько жизней будет стоить твоя поспешность.
— Гарри? — вопросительно и требовательно произнёс Мальсибер, и тот крайне неохотно проговорил:
— Ладно. Обещаю.
— Вот и славно. Ну, увидимся, — подмигнул Мальсибер — и поднял крышку у ловушки.
Оттуда сразу вырвалось чёрное облако — но едва оно оторвалось от горлышка, две золотых змеи метнулись к нему и вцепились в него с двух сторон, почти сразу оплетя его своими тонкими телами. Крылья на конце кадуцея затрепетали всё быстрее — а затем Мальсибер вместе с ним и с призраком пропал, словно растворившись в воздухе.
— А теперь ждём, — Блэк почти силой усадил крестника на широкую скамью и сел рядом.
Едва Мальсибер ступил в тот серый мир, где единственным цветным и тёплым пятном был кадуцей и змеи, как чёрное облако, что они держали, превратилось в странное подобие то ли младенца, то ли взрослого мужчины, обожжённого и изуродованного. Остановившись, Мальсибер вынул из кармана нож и уверенно уколол его острым концом средний палец своей левой руки. Капля крови, упавшая на ту странную поверхность, что Ойген для простоты называл для себя "землёй", светилась ярким красным светом — словно лампочка или драгоценный камень в солнечных лучах. Мальсибер облегчённо улыбнулся и прижал палец к ладони, унимая кровь.
Странный взрослый младенец огляделся — и захныкал, испуганно и жалобно.
— Не плачь, — успокаивающе проговорил Мальсибер. — Скоро всё закончится. Не плачь.
Существо — полупрозрачное, но значительно плотнее призрака, больше напоминающее туман — продолжало плакать и беспорядочно махать тоненькими и неестественно длинными ручками. Мальсибер двинулся вперёд, вполголоса утешая того, кого уже не знал, как называть, и время от времени останавливаясь, чтобы уронить на землю каплю своей крови. Теперь за ним тянулась неровная сверкающая красным цепочка этих капель, отчётливо различимая в серости здешнего мира.
Как ни странно, на сей раз Мальсибер очень быстро вышел к валунам на берегу реки — и растерянно остановился рядом. Чтоб извлечь из чаши последний кусочек души, ему требовался кадуцей — но что будет, если змеи выпустят свою добычу? Постояв немного, он сделал то единственное, что пришло ему в голову: притянув к себе туманного полумладенца, приобнял его левой рукой и, прижав к себе, осторожно проговорил:
— Отпустите. Я держу его.
Змеи, как ни странно, подчинились, а младенец и не думал вырываться — напротив, он вцепился в Ойгена своими обжигающе ледяными тоненькими ручками и почти перестал плакать.