— Воет неделю, до этого играло! — вспыхнул Рабастан. — Что тут непонятного?
— Просто господа ни разу не слышали виолончели, — успокоил его Снейп. — А сейчас, как ты полагаешь, что это такое?
— Скрипка, — буркнул Рабастан, — неудачная, полагаю.
— Ну, это первый образец, — утешил его Снейп. — Ничего, поправит. А вам, господа, придётся потерпеть. Человек, в отличие от вас, делом занят. Очевидно, — язвительно продолжал он, — вы его достали до такой степени, что он взял да укрыл свой дом чарами от всех невежд. Потому-то Рабастан с Руквудом его и слышали — а вы нет, — добавил он победно.
— Ох, — вдруг проговорил Гарри. — Мы же даже не позвали его на праздник!
— И правильно сделали, — буркнул Роули.
— Нет, не правильно! — вспылил Гарри. — Почему вы все его так ненавидите? Он вам ничего не сделал! Он вообще не появлялся здесь уже давно! Он же ваш товарищ — как так можно?!
— Товарищество — вещь обоюдная, — неожиданно трезво сказал Долохов, — а Гиббон ко всем относился, как к насекомым. Опасным или не очень. Ненавидеть его никто не ненавидит, это вы зря. Но и своим он никому так и не стал.
— А как же ему относиться к тем, кто его всё время обзывает? — с вызовом спросил Гарри. — Вы же все — и вы, вот лично вы! — постоянно дразните его! И ладно бы за какие-то слова или поступки — но ведь за фамилию! В которой он уж точно не виноват! И за внешность. Это гадко!
— А в любой компании находится мальчик для битья, — пожал плечами Долохов, — вот Гиббон им и стал. Убил бы кого-нибудь, кто над ним смеялся — всё бы и закончилось. Либо бы от него отстали, либо тоже убили. А раз терпит — ну, так кто же виноват?
— То есть чтоб с тобой считались — надо убивать? — резко спросил Гарри. — Договариваться вас не научили?
— Тони, в некотором смысле, прав, — вмешался Трэверс. — Везде есть аутсайдеры — и в нашей компании на эту роль было два кандидата. Эйвери, в каком-то смысле, повезло: он умён и неконфликтен, хотя робок и даже труслив, и это сочетание делало его отличным претендентом — однако Гиббон со своей истеричностью его переплюнул. Понимаешь, Малыш, нельзя воевать в одиночку со всем миром, тем более, заранее — мир тебя переиграет. Гиббон этого не понял — и рассорился со всеми прежде, чем его вообще узнать успели. Если на простое "здравствуй" отвечать "пошёл ты на...", у тебя друзей не будет.
— Слушайте, — возмутился Джагсон, — сегодня праздник же! А мы про Гиббона. Не позвали его — так он и сам бы не пошёл, верно? И всем хорошо.
— Справедливо, — признал Снейп. — Должен заметить, что сегодня у нас не один, а два праздника, — добавил он. — День рождения нового Лестрейнджа. Мы пока не знаем его имени — но, полагаю, можем выпить за здоровье.
— Почему это не знаем? — возмутился Рабастан. — Он будет Рейнардом, в честь нашего отца!
— Ну, тем более! — воскликнул Снейп. — Тогда — за здоровье Рейнарда Лестрейнджа!
— Белла хотела сына Арктурусом назвать, — удивился Сириус.
— Пусть будет двойное имя, — легко согласился Рабастан. — Рейнард Арктурус. Красиво же!
— Значит, пьём пока без имени, — решил Джагсон. — Крёстным-то ты будешь? — повернулся он к Рабастану.
— Кто же ещё? — улыбнулся Рабастан. И добавил, покосившись на сощурившегося Блэка: — Может, даже мы вдвоём...
— Блэк в крёстных — дурная примета! — ляпнул Роули.
— Это почему?! — немедленно возмутился тот.
— Ну как — родителей убьют, а крёстного в Азкабан, — разъяснил ему Роули.
— Роули, ну ты и кретин, — вздохнул Долохов, — тебе б язык прижечь, чтобы не молол что попало.
— Н-да, — покачал головой Снейп. — Роули как был дебилом — так им и остался. Даже удивительно...
— Зачем прижигать? — удивился Трэверс. Он лениво махнул палочкой — и рот Роули... исчез. Словно не было. На его месте осталась ровная и гладкая кожа, ничем не отличающаяся от той, что была на подбородке.
— Да он напился, как свинья, — примирительно сказал Джагсон, — вот и несёт что попало.
— Значит, тем более ему на сегодня хватит, — сказал Трэверс, пока Роули безуспешно тыкал своей палочкой себе в лицо, пытаясь невербально снять заклятье.
Роули с отчаянием ухватился за лицо и глухо застонал.
— Эктор, — тихо попросил Гарри, — отмени заклинание. Он же просто дурак.
— Само спадёт, — легкомысленно отмахнулся Трэверс. — Когда протрезвеет. Может, поумнеет... хотя вряд ли, — признал он. — Ну, или хоть думать научится вперёд, что несёт.
— Он за сорок лет не научился, — махнул рукой Долохов, — хотя, конечно, стимула такого у него не было. Так что, может, и сработает. Светлеет уже, — посмотрел он на небо, — пора по домам. А то ещё кто по пьяни отличится.