Где-то здесь должна быть река... только чем ему платить Харону? Если он, конечно, будет здесь. Греки греками, но ведь загробный мир все видят по-своему... наверное. Или нет?
Мальсибер протянул руку ладонью вверх, и змеи, подчиняясь его беззвучному приказу, послушно положили на неё свою невесомую ношу, впрочем, не выпуская её из зубов. Она была похожа на обрывок прозрачной невесомой ткани, и казалось, что её края то ли слегка дымятся, то ли тают, истончаясь до небытия — а ещё Мальсиберу казалось, что это... нечто ощущает боль. Боль — и больше ничего, кроме, может быть, отчаянной тоски и одиночества.
— Я вас соберу, — прошептал он, накрывая её второй ладонью. — Обещаю — всё, что можно, я сложу назад...
Порыв ветра внезапно едва не сбил его с ног и разогнал туман — и Мальсибер, наконец, увидел реку, а на берегу — большие, местами выше человека, валуны.
И, едва увидев их, понял, что теперь знает, что должен делать.
Дойдя до берега, Мальсибер внимательно оглядел камни и нашёл между ними небольшое углубление — нечто похожее на чашу, за которой находилось место вроде маленькой пещеры. Подойдя к реке, он опустился на колени и, сунув кадуцей подмышку, зачерпнул ладонями воды — руки обожгло, словно бы он окунул их в кипяток, и заломило от пробравшего его тут же до костей холода. Но он выдержал — сжал губы и почти бегом вернулся к камням и вылил воду в ёмкость. А затем, перехватив вновь кадуцей непослушными руками, велел змеям опустить клочок души в ту самую пещеру.
Те послушались — и, едва оставили его там, немедленно обвили его руки. Боль ослабла, но холод никуда не делся — Мальсибер оглянулся, пытаясь понять, в какую сторону идти назад, а когда взглянул обратно, ни реки, ни валунов рядом уже не было.
Он снова стоял посреди бесконечной бесцветной равнины и не представлял, куда идти.
В серой пустоши, окружавшей его, словно мелькнул крошечный солнечный зайчик — а может, Ойгену это просто почудилось? Нет, зайчик появился снова — а потом, прыгнув ему на руку, взлетел невысоко над землей и полетел, то и дело замирая, направо и вперед.
— Ойген! — услышал он очень далекий и почти неразличимый голос. — Возвращайся назад!
Змеи на руках Мальсибера соскользнули с них и, дружно поглядев на огонёк, потянулись к нему и настойчиво потащили за собой хозяина. Тот пошёл, но каждый шаг давался ему словно через силу — и чем дальше, тем сильнее ему хотелось сесть и отдохнуть. Огонёк плясал неподалёку, и то разгорался, то почти что гас, и чем слабей он был, тем меньше сил оставалось у Мальсибера. Ноги теперь будто вязли в невесомой плотной пыли — и Мерлин, как хотелось пить! Он облизнул пересохшие, растрескавшиеся губы — и вдруг увидел почти рядом с ним родник. Крохотный родник, бьющий прямо из земли, с прозрачной, словно чистый воздух, водой.
Мальсибер опустился на колени и, не обращая внимания на оплетающих и тянущих его назад змей, потянулся к этому источнику.
Снейп открыл дверь и остановился на пороге хорошо ему знакомой спальни. Она почти не изменилась с той поры, как он в последний раз бывал здесь — разве что стала чище и немного более безликой: книги собраны на полках, на столе — ни перьев, ни журналов, ни пергаментов... Гарри сидел в кресле у кровати — в том самом, которое когда-то имел обыкновение занимать сам хозяин комнаты, болтая со своим товарищем. Если не валялся на кровати, разумеется.
— Мы дружили, — сказал Снейп, входя и закрывая дверь.
Гарри с трудом поднял на него глаза — И Снейп чуть не отшатнулся: мальчик смотрел так, как будто находился уже не здесь, а там, за Гранью, и чем дальше, тем глубже уходил туда, откуда смертным не было возврата.
— Дружили... — эхом отозвался он.
— В юности, — Снейп сел на край кровати и взял руку Гарри, на запястье которой так всё и светилась тонкая полоска, в свои. — В школе и потом. Его трудами, в общем-то. Ойген может быть... настырным. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось.
— Солнце светит всем, — по губам Гарри вдруг скользнула странно взрослая, неуместная для четырнадцатилетнего подростка, усмешка, — не спрашивая, хотят ли этого люди, деревья или камни.
Он вновь уставился куда-то в пустоту, беззвучно повторяя короткое слово, а его рука становилась все холоднее — будто не июнь стоял на дворе, а промозглый ноябрь.
— Их девиз, — Снейп взял палочку и наложил на неё согревающие чары. Они не сработали, и тогда он, снова взяв её в свои ладони, наклонился и подул на пальцы Гарри, пытаясь отогреть их собственным дыханием. — Солнце согревает всё, по-моему... Я сам никогда не умел дружить — и никогда так до конца ему не доверял. Но я бы хотел, чтоб он вернулся. Действительно хотел бы.