В этот вечер, стоя у переезда, они видели, как шлагбаум трижды поднялся и опустился, и мимо прошел не только товарный состав, но и два маневровых паровоза, и долгожданный пассажирский поезд — цепь обшарпанных, видавших виды вагонов третьего класса, но на восторженный взгляд Жана само совершенство.
— О, мсье, — с трудом перевел он дух, рука его судорожно вытянулась, вцепилась в плащ Хилари и не отпускала.
Тем временем шлагбаум снова поднялся, через одноколейный путь устремилась тоненькая струйка автомобилей, но Хилари, посмотрев на рельсы, увидел, что на рычагах подняты запретительные сигналы.
— Боюсь, следующего поезда придется немного подождать, — с огорчением сказал Хилари. — Хочешь, пойдем опять в кафе?
Мальчуган кивнул, последовал за Хилари и без всяких колебаний прошел к тому месту, на котором сидел вчера вечером.
— Опять малиновый сироп? — спросил Хилари, потом принялся вылезать из пальто и тут вспомнил про сверток в кармане.
Незаметно, под столом, он его вытащил и, все еще не показывая, сказал:
— У меня для тебя подарок, Жан.
— Подарок? Для меня? — недоверчиво отозвался тот. Он напряженно нахмурился, лоб его прорезали морщинки. — У меня, что ли, день рожденья? — с сомнением спросил он.
Это напомнило Хилари о цели его поездки.
— Послушай, Жан, ты должен бы лучше меня знать, когда твой день рожденья, — с притворным смехом сказал Хилари. — Он в октябре?
Мальчик печально взглянул на него.
— Нет у меня дня рожденья, — сказал он, потом задумался и спросил: — Потому, наверно, мне никто никогда ничего не дарил, правда, мсье?
— Нет, конечно, не потому, — поспешил ответить Хилари. — Вряд ли кто из мальчиков получал подарки во время войны, люди были заняты, они… они делали оружие, — Хилари хотел, чтобы его голос звучал обнадеживающе, но в нем слышался еле сдерживаемый гнев.
Малыш испугался, однако упрямо прошептал:
— У других мальчиков есть дни рожденья, и они получают подарки.
— Ну, так или иначе, у меня тоже для тебя подарок, — сказал Хилари, стараясь придать голосу ту загадочную веселость, которая запомнилась ему с давних пор при раздаче подарков. — Хочешь посмотреть какой?
Он достал из-под столешницы сверток и протянул мальчугану.
Медленно-медленно лицо Жана разгладила удивленная улыбка. Он посмотрел на Хилари, метнул взгляд на сверток, опять поднял глаза на Хилари. Потом вдруг потянулся, схватил сверток, крепко прижал к груди. И замер в ожидании.
— Ну же, — сказал Хилари, — разверни.
Жан улыбнулся невероятно, неописуемо радостной улыбкой. Осторожно, не спеша освободил сверток от бумаги, и вот наконец перчатки выпали и лежат у него на коленях.
С бумагой в руке он смотрел на них как зачарованный, словно боясь спугнуть мгновение и очнуться. Хилари почувствовал, что до боли закусил губу. Он заставил себя расслабиться и сказал мягко:
— А примерить их ты не хочешь?
Чары рассеялись, бумага упала на пол, мальчик взял перчатки и с усилием, слишком большим усилием принялся натягивать сперва одну, потом другую на левую руку.
— Погоди, Жан, — остановил его Хилари. — Так их не надеть. Давай-ка я помогу.
Он перегнулся через столик, приподнял руку мальчика и перчатку. С беспокойством, перерастающим в тревогу, попытался натянуть красный край перчатки на красные кулачки, но тщетно: перчатки были малы.
— Боюсь, они не подходят, — в волнении сказал он, держа руку — на кончиках пальцев нелепо болталась перчатка.
Жан глянул на нее, сдернул с руки, изо всех сил сжал перчатки в кулачках и заплакал.
Хилари засомневался было, но почти тотчас встал и уже без всяких сомнений подошел к малышу и сел рядом. Обнял его вздрагивающие плечи, притянул к себе.
— Не плачь, Жан, не надо, — уговаривал он с болью в душе. — Забудь про эти дурацкие, скверные перчатки.
— Они не дурацкие, не скверные, — вырвалось у малыша сквозь рыданья, и Хилари крепче прижал его к себе, тихонько твердил: — Не плачь, Жан, не надо, пожалуйста, не плачь.
Мало-помалу мучительные всхлипыванья стихли. Ниже склонившись над малышом, Хилари расслышал сквозь судорожное шмыганье носом: