– Какого…? – вспыхиваю я, не зная, куда смотреть. Слова застревают в горле.
– Мокрую одежду надо снимать, – говорит он, спокойно кивая на меня. – Твоя тоже не исключение.
Моё лицо пылает. Я пячусь, но Цербер мгновенно сокращает расстояние, обхватывая мои плечи тёплыми руками.
– Ты можешь сопротивляться, но я вижу, как ты дрожишь, – его голос становится тише, и в нём звучит что-то мягкое, но всё ещё настойчивое.
Его пальцы легко скользят к краю моей водолазки, и я судорожно сглатываю.
– Не надо, – пытаюсь протестовать, но он уже аккуратно по поднимает ткань, оголяя часть живота. Прохладный воздух комнаты касается моей кожи.
– Тише, – говорит он, его голос теперь едва слышен. – Ты ведь сама знаешь, что так будет лучше.
7
Цербер не останавливается, его движения уверенные, спокойные, как у человека, привыкшего, что всё вокруг подчиняется его воле. Я чувствую, как моя водолазка постепенно поднимается выше, словно сама ткань пытается сбежать от того, что происходит. Холодный воздух комнаты сменяется жаром его рук, которые касаются моей кожи, и в этот момент моё сердце стучит так громко, что кажется, он может это слышать. Каждый удар — это крик о помощи, но я не могу его произнести.
Это называется “никто не тронет”?!
– Я сама справлюсь, – выдавливаю из себя, пытаясь ухватиться за последние остатки самоконтроля. Мои слова звучат как хрупкий стеклянный звон в пустой комнате, но Цербер лишь смотрит на меня с хищной полуулыбкой. Его взгляд — это ловушка, из которой нет выхода. Он словно знает, что я не смогу уйти, и наслаждается этим осознанием.
Когда, казалось бы, мои слова доходят до его “светлого” разума и руки отпускают мой предмет одежды, он выдает это:
– Выдохни, теперь твоя очередь.
Я действительно делаю то, что он говорит. Слишком уж убедительно и спокойно звучит его фраза; мне даже не сразу слышится в ней подвох. А когда доходит, я вновь отступаю, не зная, куда деться от накрывших меня стыда и возмущения.
– В каком смысле “твоя очередь”? – мой голос срывается, как будто он сам по себе хочет сбежать от этого разговора.
Внутри всё кричит: «Пожалуйста, пусть это не то, о чём я думаю!»
– Ты же не думаешь, что я собираюсь делать всё сам? – его губы растягиваются в медленной, опасной усмешке. – Это… твоё задание.
Цербер стоит передо мной в одних брюках, с бокалом в руках. Его поза расслабленная, но в ней есть что-то угрожающее. Он смотрит на меня, как удав на мышь, которую вот-вот слопает. Время словно замирает; он медлит, наслаждаясь произведенным эффектом. Буквально каждой своей самодовольной чертой впитывает мою реакцию — растерянность, гнев, страх.
– Что именно вы хотите, чтобы я сделала? – выдыхаю я, стараясь сосредоточиться на чём угодно, кроме него.
Язык неприятно липнет к нёбу, в горле сухо, как в пустыне. Мысли о том, чтобы попросить отпить из его бокала, мелькают в голове, но тут же отгоняются. К такому человеку вообще лучше никогда не обращаться с просьбами. Долг потом до конца жизни придется отрабатывать.
– Мокрую одежду надо снимать, – отвечает он, кивая в сторону своей пряжки ремня. – Всю. Полностью. А ты могла бы мне помочь.
– Не смешная шутка, – мой голос звучит тише, чем хотелось бы.
– А я и не шучу, – его глаза блестят вызовом.
Только я собираюсь броситься в бега, как Цербер сокращает и без того минимальное расстояние между нами. Его пальцы мягко касаются моего плеча и останавливают меня. В этом жесте больше уверенности, чем я могу выдержать.
“Твою ж, он же завсегдатай стриптиз клубов!” – мелькает где-то на краю сознания.
– Не хочешь подчиняться приказу своего начальства? – шепчет Цербер, его голос обволакивает меня, как шёлковая нить. – Тогда я сделаю всё сам. Только не жалуйся, если тебе будет неудобно смотреть.
Мои щёки вспыхивают от его слов, но я стою, как парализованная. Наблюдая за тем, как он берётся за ремень. Слишком уверенно, слишком медленно — каждый его жест словно пронизан электричеством.
– Ладно! – выпаливаю я, перехватывая его руки. – Я сделаю это.
Он отпускает ремень, позволяя мне действовать; в его взгляде читается явное удовольствие — наслаждение тем фактом, что я на грани своего падения.
– Вот и умница, – произносит Цербер, а в голосе звучит смесь насмешки и чего-то странно тёплого.
Я наклоняюсь к его талии; мои руки предательски дрожат. Каждое движение даётся с трудом.
Мужчина стоит неподвижно; я чувствую его взгляд на себе — пронизывающий и отвратительно понимающий. Он знает ведь: я иду у него на поводу только для того, чтобы выжить.