— Беременность будет крайне опасной как для вас, так и для плода, — убивает одним предложением. — Существует риск, что вы можете просто недоносить ребёнка. С вероятностью в семьдесят процентов эта беременность будет неудачной. Но есть тридцать процентов, говорящих о том, что всё может пройти благополучно, — тут же радует, и я уже готова кричать, что войду в эти тридцать процентов. — Только должна предупредить, что последствия могут быть не очень приятными. Операция, которую вам недавно провели… Не буду скрывать от вас и смягчать удар, но ребёнок может родиться больным. Или же вы останетесь калекой и весь путь лечения вашего заболевания будет напрасным. Или же вовсе больше не возможным. Вы останетесь навсегда в инвалидном кресле. И это может случиться даже если произойдёт выкидыш. Ваше здоровье, госпожа Мюллер… — она цыкает языком, а затем ласково добавляет: — Мне очень жаль. Неудачное время для беременности.
— Всё так… серьёзно?
— К сожалению, — вздыхает. — Вы можете рискнуть. Я готова вести вас круглосуточно. Попробую минимизировать все последствия острых углов этой беременности. Но если вы согласитесь, то должны быть готовы ко всему. Даже к экстренному кесареву сечению начиная с двадцать восьмой недели. Дети в этот период слабые и недоношенные, но уже могут появиться на свет, — рассказывает, а мне уже страшно за кроху. — У меня уже была пациентка практически с такой же проблемой, как у вас. Мальчик родился на тридцать второй неделе. Мне удалось спасти всех. Ребёнок провёл не один месяц в корпусе для недоношенных. Мы боролись за него и всё прошло удачно.
— Я готова!
— Но есть риск, госпожа Мюллер. Не факт, что с вами будет так же удачно, как и с другой пациенткой, — её глаза полны сожаления и жалости. — Но я готова на это пойти. Я понимаю вас, как никто другой, — вздохнув, она опускает взгляд. — Ещё вы можете выбрать аборт и вам не придётся рисковать ничем. Я знаю, что у вас две дочери. И этого вполне хватит для счастливой семейной жизни.
— А-аборт? Я бы не хотела, — говорю, но она и сама это знает.
— Понимаю, — она берёт меня за руку. — Девочка моя, дело в том, что аборт для тебя тоже опасен. После него ты не сможешь больше иметь детей. Я проверила это трижды. Поэтому я предложила тебе попробовать сохранить беременность. Я знаю… ты бы долго себя корила, если бы убила ребёнка. Я сама такая же… отказалась от своего, возможно больного, малыша. И теперь меня мучают мысли, а вдруг он родился бы здоровым.
— Получается и то и то опасно для меня?
— Да, — кивает. — Мне очень жаль. Тебе нужно обсудить с мужем, что делать. Рисковать и попробовать выносить этого малыша или же сделать аборт. Но больше детей у вас не будет.
— Есть риск того, что я могу умереть во время родов? — задаю один из важнейших для себя и Адама вопрос. Я не смогу оставить близняшек.
— Такой риск есть даже при обычной беременности.
— Ясно… Мне нужно подумать, — заключаю и встаю с кресла.
— Конечно, — Илона Андреевна поджимает губы и, поправив на переносице очки, вписывает что-то в карту. — Жду вас у себя, когда надумаете. Но не тяните. Если решите делать аборт, то лучше не затягивать. И если сохранить, то тем более. Важна каждая минута.
— Спасибо вам.
— Удачи, госпожа Мюллер, — вежливо бросает, но у самой двери добавляет от всего сердца: — Как женщина я даже не знаю, что вам посоветовать. С одной стороны, у вас есть две дочери, а с другой… аборт — это очень трудно для любящей матери. Если вы примете решение рожать — я буду рядом с вами, несмотря ни на что.
После приёма врача, дома я пересказываю Адаму всё, что мне сказала Илона Андреевна. Это даётся с трудом и со слезами на глазах, ведь теперь слова Адама не беспочвенны и подтверждаются. Беременность и правда опасна для меня, но и аборт не принесёт нашей семье радость.
Я всё ещё не могу поверить, что моя спокойная и счастливая жизнь превратилась в каторгу. Все мысли о том, что мне делать. Стоять на своём и сохранить малыша или же пойти на убийство.
Хотя последняя мысль убивает меня.
Я не могу! Просто не могу убить нашего с Адамом ребёнка!
Да и вообще! Это не для меня!
В этот день мы оставляем данный вопрос открытым. Моя истерика не дала нам нормально поговорить и обсудить. Но порадовало одно: Адам не стал сразу настаивать на аборте, а расспрашивал о том, что будет, если оставить малыша. Звонил Илоне лично, расспрашивал её.
Кажется, эта женщина — его близкая знакомая, раз он прервал её дела, и она спокойно ему всё разъяснила, пока я плача лежала у него в объятиях. У меня было так отвратительно на душе. Ком в груди стоял и не проходил. Кошки скреблись от мысли, что в будущем нашу семью ждёт что-то ужасное.