(И ещё одно замечание в скобках. В середине 70-ых годов мне посчастливилось вместе с папой и мамой побывать в местах, где они выросли, поженились. Мы побывали на месте, где когда-то был дом Никиты Самчука, никакого дома, просто поле, никаких его следов не осталось. Даже от большой груши ничего не осталось. Папа хотел найти друга детства и молодости, тоже Адама, Адамчика. Тёзка, я думаю, тоже был немцем. Его не было уже в живых, но мы разговаривали с его матерью. Мама друга рассказала, что их тоже собирались вывезти в Германию. Адамчик был против, и они остались, скрылись, в Украине.)
Из рассказа сестры.
Когда немецкие власти объявили об отъезде, одна женщина Лина Дрегер (среди наших знакомых было две Лины Дрегер, у обеих мужья были расстреляны в 37 году) отказалась ехать. Всех жителей-фольксдойче собрали за селом: должен был состояться показательный расстрел Лины Дрегер. Матери Лины бабушке Ганн (Hahn) и её сестре Герде Веснер сказали, чтобы они взяли на себя попечительство над внучками, дочерьми Лины Вильмой и Лидой. Самой Лине ещё раз предложили согласиться на отъезд. Она согласилась. (Мама об этом не рассказывала.)
Это было длинное путешествие (и по расстоянию и по времени, наверное, с октября 43 по 45), вначале на телегах, потом на поездах через Украину, Польшу (возможно, с остановкой на какое-то время), Германию, считай пол Европы проехали. Немецкие администрации помогали по возможности, но что сделаешь, если на какой-то станции просто не было паровозов. Односельчане держались дружной самоорганизованной компанией, помогали друг другу, чем могли.
Перед отправлением папа с мамой забили всё, что можно было - птицу, скот - засолили мясо, сало, сложили в бочку. Вначале двигались пешей колонной. Так как в нашей семье было четверо детей (Роберту 11 лет, Жене - 8, Лене - 5, а Эмме год) и бабушка с больными ногами, то немецкие власти разрешили взять в дорогу телегу. В телегу погрузили вещи, бочку с продуктами, к телеге привязали корову. Так что семья была обеспечена продуктами лучше, по сравнению с остальными. Ещё мама в дорогу взяла швейную машинку.
В самом начале пути, в одну из остановок на ночлег, к маме пришла Вера Анкерштейн (муж Эвальд был племянником тёти Оли Анкерштейн, то есть они были нашими родственниками). Сама Вера была украинкой, у неё сыну было меньше года. Вера тоже не хотела уезжать с Украины, что ей было делать в Германии. Но мужу власти сказали, сделай так, чтобы вы ехали все вместе, семьёй. Вера с малышом Володей и мужем шли пеши в колонне. Вера попросила маму дать молока для сына. Мама накормила их обоих. Мама была наполовину украинкой, может, поэтому, Вера ей призналась, что хочет сбежать с колонны. Мама никому не сказала ни слова (поступок, скорее присущ украинке, а не истинной законопослушной немке), не отговаривала, ничего не советовала, но дала в дорогу продуктов и бутылку молока для сына. Утром обнаружили отсутствие Веры. Мужу Эвальду не поверили, что жена ему ничего не сказала (на самом деле, ничего не говорила: он, скорее всего, её не отпустил бы). Колонну сопровождал какой-то конвой, охрана. Немцы из охраны ускакали в степь на их розыски. Вернулись ни с чем. Удивительно, но после войны семья Эвальда и Веры воссоединилась (это сродни чуду). И Вера рассказывала, что в поле она зарылась в стог соломы, немцы подскакали к её стогу (наверное, их было немного) и винтовками со штыками штрыкали солому, проверяли стог. Беглянке повезло: она видела, как штык прошёл рядом с ней. (Мама об этом тоже не рассказывала.)
В Германии семья была на полном государственном обеспечении, такой своего рода "военный коммунизм": четверых детей, бабушку, маму обеспечивали продуктами и всем необходимым. Они впервые узнали продукты, о которых раньше даже не слышали (джем, повидло, мармелад, кофе, какао). Один из уроков справедливости от папы. Лена росла под покровительством бабушки. Бабушки, в отличие от родителей, часто балуют внуков. Как-то раз при получении продуктов были куриные крылышки, ножки, сердца, печень, желудки. Лена увидела и громогласно заявила свои права: "Это мне, это мне!" Папа взял её, повернул к себе и объяснил: "Роберт и Женя такие же, как и ты. Они тоже хотят вкусненького. Отныне ты будешь следить, чтобы всем доставалось поровну". Роберт рассказывал, как они ребячьей компанией "украинских немцев" гасали на велосипедах, как коренные немцы учили их своим порядкам: подъехали к груше (получается 1944 год), нарвали груш, тут же съели, побросав огрызки возле дерева. В дороге их компанию догнал старик-немец, остановил, заставил вернуться и убрать возле груши. Каждую неделю хозяйки мыли окна (стекла не должно было видно, иначе могли камнем разбить стекло), крыльцо и участок тротуара, возле дома. Старшие дети пошли в школу в Германии: Женя сильно крутилась на уроке и в наказание получила удары лозиной (мамино слово). Лена тоже пошла в первый класс (в Германии в школу брали в шесть лет), и тоже получила наказание: удар линейкой по рукам. Так семья познавала порядки страны своих далёких предков.
Папу мобилизовали (осенью в октябре 44), но не на фронт, у него всё-таки не было больше половины лёгкого, а на работы, трудармия (термин, который был во время войны в СССР). Собственно, папа работал у бауэра (хозяйство Paulehof под Ландсхутом - Landshut), выполнял работы по хозяйству, в поле, на ферме, делал свою привычную крестьянскую работу, работников в тылу не хватало.
Последний переезд в Германии, в местечко под Потсдамом. Мама с поезда попала в больницу. По банальной причине (о чём я узнал гораздо позже): мама была в положении, папы уже с ними не было. Мама сама себе прямо в поезде (в тамбуре, что ли??) сделала аборт. Потеряла много крови. Маму сняли с поезда, а дети вместе с бабушкой уехали на поезде. После выписки ей в больнице дали мокрую провонявшуюся одежду, солдатскую шинель (своей тёплой одежды у неё не было). Надо было найти свою семью, она шла пешком, до нужного местечка было 12 км. По дороге её подобрал мужчина на телеге. Оказался пленный француз, который работал в городке, вёз пустые бидоны из-под молока. Медленно, не торопясь, они ехали на телеге и он на ломанном немецком языке (пол Европы разговаривало на "ломаных" языках, и понимали (!) друг друга), он пытался разъяснить маме свои мысли: "Зачем война? Зачем убивать один другого? Зачем смерть, зачем кровь? Пусть Гитлер и Сталин, - и он показал жестом кулак по кулаку, - и всё". Он несколько раз повторил свои слова, жесты, чтобы мама лучше его поняла. Пленный чувствовал, что война скоро закончится, и надо было просто перетерпеть, дождаться конца войны, остаться живым. Когда мама, усталая, голодная, добралась до нового местожительства, все дети высыпали её встречать, обнимали, радовались, каждый стремился маму покормить, угостить вкусненьким.
Ещё один эпизод во время переезда. Поезд проезжал через Берлин, долго маневрировала по путям и между вокзалами. Были и бомбёжки. Иногда поезд достаточно долго стоял на перроне, или просто на путях. Перед очередным отправлением тепловоз давал долгий гудок, чтобы вышедшие на перрон люди успели сесть на поезд. Мамы как раз не было, и все дети были на попечении бабушки. На одной из остановок девочки Марта, Герда, Женя с Леной пошли в туалет у вокзала, плата за пользование 10 пфеннигов. Вначале туалетом воспользовались старшие девочки, последней пошла Лена. И тут раздался гудок их тепловоза. Девочки услышали и побежали на перрон к поезду. Лена попыталась открыть ручку, но что-то заело, и дверь не открывалась. А тепловоз призывно гудел, предупреждая о скором отъезде. В голове пронеслось напутствие старших "Запомнили гудок? Как только услышите, сразу бегите к поезду и садитесь в свой вагон". Мелькнула мысль, что если не получится открыть дверь, то она отстанет и навсегда потеряет свою семью, никогда не увидит маму, бабушку... Она дёргала ручку, но замок не поддавался. Женя с другими девочками тоже побежала к поезду, но по дороге она заметила, что Лены нет, и побежала назад.
- Лена, ты здесь?
- Да, ручка не открывается, - со слезами в голосе, с отчаянием кричала Лена.
Они вдвоём дергали ручки. Гудок оборвался. "Всё поезд ушёл". Но тут замок поддался - дверь открылась. "Бегом! Не отставай!" - крикнула Женя, и они побежали. Конечно, Женя прибежала первой. Они успели, вскакивали в уже уходящий поезд. Лене ещё не было семи лет.