ли и сидят, как мыши под веником. Будто и не к ним обращаются.
Ну, пошло-поехало, как у Галича: “а как вызвали меня, то сник до робости, и из зала мне кричат: давай подробности!”. Не меняется народ от смены политических режимов и изменения экономического уклада. Тем более от простой перемены планеты.
– Ну, что молчите? – надавил слегка голосом, – Расскажите всем, про вчерашнее. Интересно же народу, зачем его полиция весь вечер вчера трясла и на уши ставила.
– А чё рассказывать-то? – ушла в несознанку Урыльник, пряча глаза уже под стол.
Ну, прям гимназистка, которая случайно в школьном туалете разбила унитаз на ковре в кабинете завуча.
Я посмотрел в глаза Ингеборге.
Та ответила понимающим мне взглядом. Вздохнула и спросила.
– А ты с самого начала давай. С того момента, как вы вчера отсюда ушли.
– Да ничего такого и не было. Шли и шли. По сторонам глазели. Потом к нам эти, из крутой тачки пристали. Кататься звали. В ресторан, на берегу моря...
Я в это время в упор смотрел на Катю. И напряженно думал: сдаст она хохлушек или не сдаст?
Та, поначалу, прятала от меня глаза, но потом подняла их и посмотрела с каким-то неясным вызовом.
А я ей взял и подмигнул задорно.
Господи, как мало надо человеку для счастья. Вся аж просияла, как восходящее солнышко, что майским утром разгоняет утренний туман от речки над заливным лугом.
Я искренне улыбнулся в ответ.
Как это приятно делать человека счастливым, хотя бы на пару секунд.
– А когда мы отказались, то они нас похватали и в машину затолкали, – добавила Оксана.
– Потом привезли в какой-то подвал, отобрали деньги, документы и избили, – заплакала Ярина, утирая глаза рукой, попутно счищая ею тональный крем с синяка, – Ничего не объяснили, и, сразу бить. По лицууууу...
– А что они от вас хотели? – спросила Бисянка.
– А мы знаем? Мы по ихнему ни бельмеса, – оправдывалась Оксана, – Спросят криком, гыг-гыр-гыр, потом ещё что-то крикнут, и по морде кулаком. А за что!? – она перешла на повышенные визгливые тона, – Потом в подвале сидели, запертые, без сортира. С парашным ведром вонючим. Долго. Потом военные пришли и освободили нас. Вот и всё.
– Ещё вояки переписали нас, вместе со всеми девчатами, кого оттуда вынули, – добавила Урыльник, – Сказали, что новые айдишки нам выдадут, взамен утраченных. А мы им новые фамилии сказали. Здесь же это можно.
– И как вас теперь называть? – спросила Буля тоном уполномоченного КГБ по району.
– Я теперь Ярина Бандера, а она, – кивнула Урыльник на Кончиц, – Окса фон Штирлиц.
Я, конечно, понимаю, что пять минут здорового смеха заменяет килограмм морковки, но в таких количествах каротель могут потреблять только кролики. Чуть со стула не грохнулся. И был бы тогда, как любит говорить Ругин “пацталом”.
А негр за стойкой, наверное, думает, что мы тут анекдотами друг друга развлекаем. У нас, у русских, жизнь круче любого анекдота.
– А они что? Вам так и не сказали: за что бьют? – спросила Сажи, когда все отсмеялись, – Это же беспредел какой-то.
– Беспредел и есть, – Ярина уже выла, подвсхлипывая, – Самый натуральный. А с виду – приличные пацаны. Одеты хорошо. Тачка дорогая. На морду – симпатичные.
– Хочешь сказать, не рыночный вариант, – усмехнулась Альфия.
– Не-а, – сморкнулась Ярина в бумажную салфетку, – Совсем не с рынка перцы. Больше на мажоров смахивают. Золотом обвешаны. “Гайки” на пальцах в два ряда.
– Значит, понравились мальчики? – вставил я свои три копейки.
– Жора, ты издеваешься? – возмутилась Оксана, – Как могут понравиться те, кто тебя бьёт?
– А до того? – спросила Роза ласково и участливо.
– До чего, до того? – переспросила Оксана.
– До того, как били? Когда вас кататься звали? – пояснила Шицгал полёт своей мысли.
– Да так... Вполне себе приличный клиент, – проговорилась Кончиц.
– Картина Репина “Приплыли”, – констатировал я, – Так вы, значит, вчера на промысел двинули?
– Жора, за кого ты нас принимаешь, – возмутилась Урыльник, которая теперь, как выяснилось, уже Бандера.
Ответом ей был звонкий хохот всего девичьего коллектива.
– Ну, приколистка, – держалась за живот Анфиса, – К Задорнову ходить не надо.
– Слышь, мать, а ты когда операцию по гименопластике успела сделать? – смеялась Галина.
– Какую операцию? – не поняла Ярина.
– Да по восстановлению девственности, – не унималась Антоненкова.
– Причём тут это? – откровенно не поняла Ярина, что от неё хотят.
– А причём тут: “за кого ты нас принимаешь”? – передразнила её Антоненкова, – Сказать за кого тебя Жора принимает? Или напомнить: на что ты в Москве у него же подписывалась? Сидит тут, понимаешь, и целочку из себя строит.
– Всё вы не так поняли, – встала на защиту подруги Кончиц. Или Штирлиц?
– Всё мы так поняли, – констатировала Ингеборге, – Как есть, так и поняли. Вот так всегда всё и кончается, когда в приличную компанию шлюх с панели берут.
– Сама ты бл...ь шпротная, – окрысилась на неё Кончиц-Штирлиц, срываясь на крик.
– Может быть я и бл...ь, – спокойно ответила Прускайте, – Может даже и шпротная. Но в отличие от тебя на панели ночами не стояла. И на рынке у хачей не отсасывала.
– Я тоже на панели не стояла, – крикнула Оксана.
Я обернулся на негра за стойкой. Фууу... Всё не так плохо. Он вроде пока в панику не впадает и патруль не вызывает. Ну, кричат друг на друга клиенты. Может им так нравиться? Главное – драки нет.
– Ой, ли, – покачала головой Ингеборге, в упор, рассматривая Оксану, – Тогда скажи нам, дорогуша, откуда тебя в наше агентство выдернули? Из какого говна? Ну, что молчишь? Не нравится, когда тебя, как котенка носом суют в то, куда нагадила?
Кончиц молчала, краснея шеей. И совсем не была похожа на какую-то там “фон”.
А Прускайте продолжила, обращаясь уже ко мне.
– Жорик, ещё совсем недавно вот её, – она кивнула на Кончиц, чтобы я на кого другого не подумал, – Наш менеджер на Ленинградке, ночью, снял у “мамки”. Для собственного частного употребления. Выбрал под светом фар из десятка таких же. За тысячу рублей. Всего. Утром, протрезвев, рассмотрел, что баба кондиционная вполне и в агентство притащил. Потом агентство её у сутенёра выкупило. Она за это теперь менеджеру бесплатно дает, по первому требованию.
– Сволочь ты балтийская, фашистка недорезанная, п...да чухонская, – брызнула слезами Кончиц, подвывая, – Кому это интересно? Зачем ты всё это рассказываешь?
– Никому бы не было это интересно, – назидательно проговорила Прускайте, – Если бы ты вчера на панель не пошла. В первый же день! Правильно сказано, что в этом мире каждый имеет второй шанс изменить свою жизнь. И вы им не воспользовались.
– Врёшь ты всё, – зло сказала Урыльник, перестав плакать.
Глаза её были злыми.
– А вот и не подерётесь, – встрял я старой школьной шуткой, но девки на меня не прореагировали.
– Брэк, я сказал, – это уже сердито вышло.
Украинки литовку готовы были на пару порезать на ленточки, только дай порвать. Но драка в коллективе в мои планы не входила.
– Успокоились? – оглядел я “пионерок”, – Тогда продолжаем. Итак, если с обвиняемыми в моральном падении “пионерками” нам не всё стало ясно, то требуется приступить к опросу свидетелей.
Я снова пристально посмотрел на Катю.
Она кивнула ресницами.
– Катя, как вчера было дело? Только расскажи нам не ту версию, которую ты вчера полиции гнала пургой, этих вот так называемых “подруг” отмазывая, а что там на самом деле произошло?
Катя опустила глаза и молчала.
– Катя не молчи, – сказала Таня Бисянка, – Я тебя никому в обиду не дам. Смелей.
– И я с тобой, – добавила Анфиса, обнимая Лупу за плечи, – Мы, деревенские, завсегда супротив городских стенка на стенку ходили. И друг за дружку держимся крепко, – и с вызовом посмотрела на украинок.
Не понять, прикалывается она, или действительно готова прямо сейчас пойти им чухальники чистить?
Катя глубоко вздохнула.
Потом ещё.
Но, решившись, затараторила быстрым речитативом, словно боялась, что если остановится, то на второй раз уже не осмелится.
– Они, Ярина с Оксаной, как только мы в “Ковчег” заселились, а Жора куда-то уехал, зазвали меня к себе. Сухой паёк доедать, – Лупу порывисто вздохнула, – Мы у них в номере и поели-попили, так, что в кафе идти нам уже не интересно было совсем. Решили пойти гулять.
Роза многозначительно хмыкнула.
– Гулять, в смысле, прохаживаться по городу, – как бы извиняясь, поправилась Катя, – А на прогулке они опять разговор завели, которые ещё в номере начался. Мол, денег нет, живём плохо, Жора завёз незнамо куда и бросил. Гостиница мало того, что дрянь, так ещё и разорение сплошное. Предложили для поправки благососа, “от борта”, на холодную клиентов снять, тех, которые на крутых тачках.
– Почему именно на крутых тачках? – переспросил я.
– Потому что, у таких, точно деньги водятся, – констатировала Катя, и, скукожившись под злыми взглядами украинок, которыми те, казалось, готовы были выжечь на коже её красивого лица всю известную им матерную лексику, как лазером. И, глядя на них, Катя речь свою скомкала.
– Где-то так вот.
– А что потом? – спросила Буля, одобряя её к продолжению.
– А потом эти румыны на машине подвалили. Точнее цыгане р