В ушах засвистел ветер, знаменующий ранее начало, а сейчас — конец. Лицо Итачи исказилось в непонятной гримасе не то боли, не то смирения, когда окружение стало темнеть, а тело сестры — терять телестность.
Тянущее чувство в груди, казалось, было способно сломать рёбра. Крик застревал в глотке, тремор завладел пальцами, отчаянно цепляющимися за отстранившуюся сестру, возжелавшую в последний раз заглянуть в родные глаза, чей огонь ужаса мог сжечь весь мир. И глядя на побледневшего Итачи, и смахивая теряющими материальность подушечками пальцев чужие солёные капли, вся когда-либо жившая обида рассосалась, как не бывало. Изуна широко улыбнулась, последний раз гладя носогубные складки на лице самого любимого человека в её жизни и будущем посмертии. Даже если за чертой окажется самый жестокий дьявол, поджидающий её, Изуна не станет жалеть о том, какую судьбу для мира выбрала. Судьбу, являющаяся исключительным, будущее, где родной человек жив, здоров и силён, где никто не причинит ему вред. Плевать, что в этой версии целый мир понёс глобальные человеческие потери, а земли пришлось утопить в море крови, оставляя гнить сотни миллионов невинных.
— Изуна.
Столь легко произнесённое имя — столь многое понятно в дрогнувшем голосе.
Не уходи. Останься. Не умирай. — кричал тот безмолвный взгляд, а губы поджимались, будто на них повесили замок. Все слова застревали в горле, забитые под надёжной невидимой преградой.
— Итачи, — тёплый тон не скрывал грусти, но эта печаль, сквозившая в ней, не превышала уверенности. Она не о чём не сожалела.
«Прости, любимый старший брат. Прости, и прощай» — отвечала та, едва сощуриваясь из-за накатывающих слёз.
Секунда. Он в смирении улыбается. Вторая.
Итачи тянется медленно, будто это растянет мгновения её жизни. Он дарит нежный поцелуй в лоб, прежде чем, сверкая прощальной улыбкой, Изуна не исчезла. Распалась в сизой массе, снесённой последним ветреным порывом. Окружающая иллюзорная природа стала затухать вместе с сознанием и не требующий ответа вопрос поставил окончательную точку: Почему с её уходом внутри что-то сломалось?…
Солнце. Жалящее, палящее, безжалостное к простым смертным, оно удивительно мягко падало на конусообразную крышу недавно отремонтированной резиденции, осветляя тёмные тона черепицы. Лучи скользили вниз, как поток водопада, лились на сухие песочные дорожки, с высеченными скрупулёзно ветвистыми линиями, огибающими крупные красивые камни, выставленные по особой, ведомому лишь хозяину, композиции. Они заполняли весь сад, плавно переходя по утонувшим в песке плитам, сквозь длинную арку к, до абсурда, симметричным гальковым тропам. Эта сторона резиденции ощутимо отличалась пышущей растительностью, лёгкой прохладой от окантованной крупными валунами пруда, где плещется семейство карпов, разбавляя умиротворённую тишину водными шлепками и брызгами.
Путь к деревянной беседке красят крупные синие ирисы, плавно сменяющиеся цветущей гортензией и обтекающими её вокруг ликорисами, чьи лепестки пропитались алой жидкостью. С них словно свисали кровавые капли, но так и не окропляли душистую землю.
За дубовым столом, на мягкой ткани диванчика уютно расположился молодой человек, чью кожу не способен был испортить загар — она из месяца в месяц радовала своей излишней белизной. Летний ветер придавал свежести в столь жаркий сезон, играясь в длинных, не скованных резинкой волосах, густыми прядями прятавших небольшие рожки во лбу.
— Брат.
Спокойный, но с ноткой раздражения голос обратил на себя внимание Итачи. Он прервал чтение не самой интересной отчётной сводке за последний квартал, мысленно делая заметку обратиться к бухгалтеру клана, и поднял голову.
— Саске, — тёплая улыбка сама вырвалась из пут контроля.
На мгновение младший Учиха явно заколебался, однако упрямо сдвинул брови к переносице, резко наклонился, отчего короткие чёрные пряди колыхнулись, и у носа Итачи упали результаты медицинского осмотра с кучей сданных анализов. Медкарта завершила стопку, нагло закрывшую отчётность. Единственное, что торчало сквозь подобную кучу — контрактация. Помятая.
Итачи в ожидании приподнял бровь.
— Ни следа от заболевания, — буркнул Саске, сложил руки на груди.
— Мы это выяснили ещё год назад. Хотя в то время я бы предпочёл, чтобы ты больше заботился о своей реабилитации.
— Ты не понимаешь, брат! Даже Десятихвостый не смог бы выдернуть корни у той болезни. Он, как объяснил Сенджу-сама, непреднамеренно лечит только физические повреждения.