Н. доел свой ежедневный суп из протертых помидоров, выпил свежей воды и опять поднялся наверх. Солнце быстро клонилось к западу и очень скоро должно было завязнуть где-то на берегу. Н., прогуливаясь, дошел до кормы, хотел повернуть обратно и тут-то и увидел еще одну лодку, узкую, подлиннее, которая медленно подплывала с запада прямо по солнечной дорожке. В ней находились два человека - один, сложив руки, сидел на корме, а второй стоя возился с парусом.
Он говорил на устаревшем французском, может быть, англичанин счел бы это устаревшим английским языком, собственно, на странном древнем диалекте, по мнению Н., вышедшему из употребления по крайней мере 400 лет назад, а может, и вовсе неживом и ненатуральном, так что Н. с трудом разбирал слова. Еще более странными казались в его устах кое-какие современные выражения, не успевшие стать литературной нормой, не то чтобы резавшие слух, но как бы отвлекавшие и мешавшие сосредоточиться, быть может, именно они сбивали с толку и мешали понять, к чему он клонит, ибо это обыкновенно вытекает из пауз и интонаций, из подбора синонимов и вообще из того, что между словами, и, скажем, зевок в таком случае красноречивее, чем рифма. К тому же они нарушали связность речи.
Столь же загадочным, как псевдороманское наречие, показался Н. его возраст. Невысокий покрытый морщинами китаец отнюдь не выглядел старым или даже пожилым, хотя, впрочем, вполне мог быть древен как мир, и что-то даже наводило Н. на эту мысль и не позволяло заподозрить, что перед ним человек молодой или средних лет.
Н. поймал себя на мысли, что он разучился быть по-восточному любезным.
- Вы комендант порта? - спросил он, от отчаяния понизив голос насколько возможно.
- Ни в коем случае, - ответил китаец. - Где это вы набрались таких терминов? В Шанхае, что ли, - он указал рукой на северо-восток, - так там теперь, по слухам, друг в друга стреляют. Представляете? - он даже зажмурил глаза. - У нас в Китае ничего такого нет. И не было. Какой смысл?
Он без труда, даже без усилия поднялся на палубу, уцепившись за свисавшие книзу шаткие спиральные перила и оттолкнувшись ногой от дна лодки.
- У вас есть все, что нужно? - спросил он. - Или чего-нибудь не хватает? И, кстати, достанет ли у вас денег для длительного пребывания в сих краях? Впрочем, и этот вопрос можно будет решить.
Он тихо уселся в плетеное бамбуковое кресло.
- Тридцать, нет, тридцать пять лет назад сюда приплыл некто очень на вас похожий, сходного возраста и роста. Только тогда он был один-одинешенек. А теперь посмотрите, вон сколько - он широко развел руками.
Н. машинально огляделся, но, как ни старался, не увидел ничего кроме рыбацких лодок.
- Не замечаете? - осведомился. - Так вот же, такие большие квадратные паруса.
На мгновение Н. и правда показалось, что на горизонте мелькнуло белое полотнище, но, прежде чем он сумел высмотреть хоть что-то в этой дали, у него заболели глаза. В них сразу заплясали разноцветные тени, затем в уголках глаз закололо, навернулись слезы, и он вообще перестал что-либо видеть. Потом, когда все пришло в норму, горизонт снова оказался совершенно чист.
- Ничего, пройдет.
- В отличие от вас, он не был так нетерпелив, оттого и пробыл тут недолго. Впрочем, еще вопрос, способствует ли жизнь на водах долголетию. Иногда, наверное, нет. Но вы куда нервнее и не умрете через шесть недель. Я хорошо помню, его предшественник прожил тут много лет.
- Вряд ли это займет больше чем несколько недель, - сказал Н., - это ведь то же самое, что уразуметь, зачем я сюда приехал. Не уразумею, протяну, соскучусь - значит зря приехал. Впрочем, кое что я и так знаю. Меня мучит совесть, хотя пока не то чтобы очень уж. Боюсь, дальше будет хуже. Вы наверное знаете, я разбогател несколько десятилетий назад не совсем красивым образом и очень хочу познакомиться с китайской точкой зрения на этот счет.
- Очень интересно, - сказал он, - только сложно.
Н. грустно улыбнулся.
- Вы не разбогатели, а получили наследство, это не одно и то же. Люди плохо приспособлены к жизни, поэтому должны следить за тем, чтобы, как жизнь ни сложна, они в ней не запутывались и не теряли самообладания. Вот вам нить. Не ищите простых ответов и не довольствуйтесь простыми объяснениями. Жизнь чудо как сложна. Хороший человек прост и с годами становится все проще.
- В Китае нет закона, да вообще, нигде нет закона, который мог бы научить нас жить. Обычно он теряется по дороге между канцелярией, в которой он был создан, и залом суда, куда люди приходят не за справедливостью, а по делу. Закон интерпретируется только практически, вот в чем дело. Если тянуться к природе вещей, как вы, то не отнимешь законной силы и у революционных ордонансов - чем не свежеиспеченная система наследственного права? - знаете, у тех, кто стреляет в Шанхае.
- Китай стал Китаем задолго до того, как были выдуманы законы. И в самом деле, что ж - они нужны для того, чтобы наказать виноватого? - без них нельзя? - чтобы регулировать течение жизни? - человеческие отношения? - но для этого куда больше подходят законы физики и языковые правила, начертанные прежде нас, тогда же, когда русла великих рек, заодно с географической картой. Тот, кто установил законы, имея в виду, что они станут общими и обязательными для всех и вдобавок предписал их изучать, оказал Китаю такую же услугу, как тот, кто выдумал золотые деньги, - изобрел еще одно общее для всех средство ведения дел и урегулирования отношений. Этот последний, говорят, положил конец золотому веку, переплавив все имевшееся в наличии золото в уродливые кругляки. Но это еще ладно - все-таки удобные деньги и общий экономический язык! Но ведь и золотые деньги не вечны, потом приходит черед бумажных денег, банкротств, инфляции и стрельбы в Шанхае. Точно так же первоначальные законы неизбежно переплавляются в болезнетворный юридический вздор.
- Впрочем, попробуйте меня переубедить.
Через несколько недель Н. к нему привык. Как-то раз - впрочем, это уже гораздо позже, полная акклиматизация отняла много времени - они пили чай и смотрели на звезды. Теперь уже Н. казалось, что палуба яхты чуть покачивается, только не в такт, а так, как будто это он сам ее раскачивает. "Что же делать? - спросил он. - Вернее, как мне быть с угрызениями совести?" Наверное, вопрос можно было бы сформулировать и по-иному.
- Постарайтесь извлечь из них пользу. Что вам остается? А все-таки скажите, у вас есть все, что нужно? Вы ни в чем не нуждаетесь? Ничто так скверно не сказывается на характере, как неоправданные лишения. Это я вам. Мудрейшие из людей теряют терпение, нить или даже рассудок, когда им недодают стакан воды.
- Разумеется, - сказал Н., - вопрос только - когда именно недодать, утром или вечером. - Послушайте, - сказал он, опять же в подходящий момент, месяца через три, когда уже много воды утекло и всякое было высказано, - я все-таки хочу чтобы вы меня выслушали, всю мою историю с начала до конца и потом хоть как-то меня осудили. Но даже если вы не дослушаете до конца, - а я подозреваю, что так и будет, - все равно игра стоит свеч, поскольку самое худшее было именно в начале. Впрочем, нет. Лет тридцать назад я подписал документ, который и сейчас бы счел ядовитой пародией на Руссо, шуткой, чем же еще - у нас во Франции такие вещи приняты, а кроме того, там никто особого значения философии не придает. Кстати, и подписи тоже, отсюда массовые банкротства и уклонения от платежей. В этом документе было сказано, что я - назовем это так - одобряю и морально поддерживаю убийство - нет, умерщвление, нет, это непереводимо, - то, что делает человека из живого мертвым, то, чтобы он умер, - неизвестного мне пожилого китайского мандарина, а за эту пресловутую поддержку получу, собственно, унаследую, хотя по-французски это не так ясно, все его довольно значительное имущество. Имя мандарина названо не было, так что это весьма походило на шутку, правда, в ней значилось, что сумма наследства составит самое меньшее десять миллионов золотом. Я сам не знаю, почему я это подписал, наверное, по легкомыслию, только неизвестно, смягчающее это обстоятельство или отягчающее. Ведь я хоть и мало верил, что из этого что-нибудь выйдет, а все решил случаем не пренебрегать, полагая, что он беспроигрышный и вдобавок дармовой. Оказалось, нет - мне даже пришлось заплатить нотариусу. Я даже не помню как звали приятеля, который подстроил мне эту сделку.
- Это ничего, - сказал он, кряхтя, - я помню. Это ничего. Обратите внимание, однако ж, вам было предложено наследство, а не плата, французская двусмысленность не про то - имущество, переходящее законным порядком, а не пудовый мешок с украденными деньгами. Вы вступили в наследство, хотя и не состоите в родстве. Стало быть, он написал завещание, не правда ли? На то была причина? Может быть, вы оказали ему услугу. Вы не были знакомы? Вздор. Не можете же вы не знать, кому наследуете? Хотя бы имя...