Назад нет хода - это и называется "прогресс". В Азии все, напротив, столь неизменно, что это, несомненно, и есть "отсталость" - там никогда не исключено возвращение по собственным следам. Это оттого, что в Азии всегда знали - ибо все, что там известно, известно с незапамятных времен, в том числе цена некоторых изобретений: все, что необратимо - трагично, собственно, трагедия - это и есть необратимость, необратимая череда грустных событий, смотри "Короля Лира", вдобавок, вовсе не обязательно необратимость пугающая.
И не в том дело, чтобы не изобрести пороха, - кстати, его китайцы и изобрели, - а в том, чтобы не позволить пустяковому и неподконтрольному изобретению изменить систему общественных ценностей, - и ради этого даже не жалко упустить возможность перевооружить армию огнестрельным оружием. Всякая перемена к лучшему, переход к новому лишь оттого, что оно в чем-то более эффективно, должно быть дважды отмерено, ибо оно попросту губительно, если не продиктовано необходимостью, начальной внутренней необходимостью. В Китае и Японии до сих пор лечат иглоукалыванием, почти без лекарств, а смертность там самая низкая на свете. Огнестрельное оружие позволило испанцам завоевать Южную Америку, а - предположим - англичанам - Северную, именно это потом назвали открытием Америки. По ходу дела под корень вырубались религии, расы и цивилизации, задним числом их объявляли примитивными под тем предлогом, что они не знают колеса и не способны сохраниться антропологически под европейским гнетом, хотя на самом деле они были, наверное, просто слишком деликатны - или же, тоже здравое предположение, - настолько непохожи на европейцев, что, в отличие от китайцев, не могли им пассивно противостоять, - так вполне здоровые полинезийцы гибли поголовно от завезенных европейцами микробов, а столь же здоровые негры - нет. Но, боюсь, сами европейцы пострадали от своих ружей не меньше, чем туземцы, с той разницей, что они этого еще не поняли, - кстати, эти самые ружья попали в руки североамериканских индейцев, и что же - ничего, их это не изменило, не то что водка и карты - ни новых ценностей, ни новых понятий, ни тяги к завоеваниям и оседлой жизни - в то время как европейцы, завоевавшие страну, создали там новую культуру и, наверное, новую нацию, как это - револьверы и стетсоновские шляпы - и немедленно ввели уже отмененное в Европе рабство. Когда их потомки выпотрошат Америку, им - за неимением лучшего - придется отправиться на Луну или на морское дно - и таким образом человечество, может быть, от них избавится. Нет ничего особенно плохого в изобретениях, если только они не определяют за нас наши задачи, не заставляют за себя расплачиваться и не создают ощущение могущества и вседозволенности. В противном случае мы быстро убеждаемся, что есть вещи похуже, чем война.
А суть дела в том, что человек не создан для того, чтобы жить в меняющемся мире, в свою очередь, мир, созданный на потребу человеку, тоже не рассчитан на быстрые изменения. Поэтому "менять" - почти тождественно "разрушать", особенно если держать в уме "тратить" и "ускорять".
В Китае, надо думать, еще незадолго до конца света будут плавать на джонках, выращивать рис и препираться о Конфуции. Европейцы занесли на Дальний Восток броненосцы и социальные дрязги, но сюда стоит приехать уже для того, чтобы убедиться, что ни то, ни другое тут никого особенно не волнует, - может быть, ничтожное ассимилированное меньшинство, - все проглочено.
Разумеется. Он с самого начала понимал, что поедет в Китай. К чему тут оправдания - разве это не самое достойное употребление для денег, заработанных столь ужасным способом? И если ему потребовалось тридцать лет для того, чтобы вытрясти из себя туристскую жилку, - иначе эта поездка стала бы экскурсией, - что ж, это еще не слишком долго. Главное, он прибыл сюда живым и здоровым. Хотя наверное, он свинья, раз ставит условия, - даже если бы его доставили сюда на носилках, но за те же деньги, ему все же следовало бы благодарить судьбу.
Н. налил себе стакан воды, только на три четверти, спустился вниз и там, в своей комнате, откопал в крошечном шкафчике, почти шкатулке, висевшем над кроватью, бутылочку с темной жидкостью, впрочем, почти неразличимой за толстым зеленым стеклом, и долил в стакан несколько капель. Лекарство. Затем он глубоко вздохнул и со стаканом в руке снова поднялся на палубу, постоял с минуту и с видимым отвращением медленно выпил теплую, чуть рыжеватую воду. Легче, действительно легче, как и от других снадобий. Лекарство или просто напиток - ради чего оно выдумано - вкуса или действия ради? Кем и когда? Во Франции на такие вопросы стоит искать ответ, здесь - бесполезно. И как все тут - лекарство не вылечивает, не доводит до конца. Правило - от всего, даже от болезни что-то должно остаться. Ну, и осталось.
По той же причине, по которой Н. трудно, даже невозможно было в свое время отважиться купить дом, в решающий момент, когда он созрел для путешествия, ему ничего не стоило решить вопрос с яхтой. Н. плохо представлял, как это можно поехать в Китай на поезде. Кроме того, такая поездка обязательно предполагала некоторое знакомство с местностью, прежде всего с пунктом назначения. Следовало хотя бы зрительно представлять себе вокзал.
А что он обо всем этом знал? У него был адрес, написанный черной тушью на пожелтевшей открытке, он отправил по нему письмецо, в котором извещал о прибытии, скорее, о намерении приехать, которое стало столь настоятельным, что, видимо, осуществиться... - ему очень хотелось хоть как-то поименовать адресата, но он не посмел. Ответа, разумеется, не последовало. Теперь остановка была за малым. Н. пробормотал, что всего лучше было бы отправиться в Китай в собственной квартире, но тут же понял, что хватил лишку, - всему свой порядок и антураж! - к тому же это было весьма затруднительно, а затруднительные проекты его и в молодости обременяли, - да и глупо, оставалось обзавестись плавучим домом или, как он не без удивления, а пожалуй, и не без гордости сообразил - кораблем.
Это заняло всего несколько дней, да и то, больше из-за отсутствия опыта и времени года. Прославленное страховое агенство, тесно связанное с Фульдтами и Ллойдом и вообще собаку съевшее в мореплавании, срочно телеграфировало своим представителям в Марсель, Тулон и Баальбек, и после короткого совещания в их пыльной парижской конторе Н. выбрал - по существу, порт, а не корабль, ибо всюду предлагалось почти одно и то же, и у него от непривычки аж закружилась голова - то, что выбрал, уплатил наличными полную цену плюс 16% комиссионных и тут же стал владельцем изрядного судна. За свои комиссионные агенство постаралось на славу. Через десять дней, когда Н. с двумя саквояжами прибыл в Тулон, его уже поджидала заново оснащенная и выкрашенная серозеленой водоотталкивающей краской яхта, приятно смотревшаяся бок о бок с бронированными чудищами, давно уже облюбовавшими себе эту стоянку, и готовая отчалить в любую минуту. Н. оплатил все счета, не торгуясь и даже не попытавшись выяснить цену, и сразу же поднялся на борт все это не только, чтобы выиграть время, но еще и оттого, что он понимал, что если в нем не будут по уши, до влюбленности заинтересованы, то перед ним, как перед всяким новичком, немедленно станут столь же труднопреодолимые препятствия и проблемы, что некогда перед самыми знаменитыми в истории искателями сокровищ, а именно - оборудование судна и комплектование хоть сколько-то пригодного экипажа. Н. понимал, что не может позволить себе ни малейшей оплошности, ибо она может превратить путешествие - а то, как знать, и все дальнейшее - в ад или еще хуже - в пиратский вояж. Стало быть, надо было платить.