— Когда Мован рассчитывает издать тебя?
— Через два месяца, в конце сентября.
— Незадолго до нашего отъезда, — сказала Надин. Она потянулась. — Мне хотелось бы уже быть там.
— Мне тоже, — отозвался Анри.
Нехорошо было бы бросить Дюбрея одного; он понимал, что Надин хотела дождаться возвращения матери, чтобы удрать. Впрочем, Анри нравилось в Сен-Мартен. Но еще больше ему понравится в Италии. Этот дом на берегу моря, среди скал и сосен, был тем самым местом, о котором, не веря в него, он часто мечтал, когда говорил себе: все бросить, уехать на юг, писать.
— Мы возьмем с собой хороший проигрыватель и много пластинок, — сказала Надин.
— И много книг, — добавил Анри. — Устроим себе прекрасную жизнь, вот увидишь.
Надин приподнялась на локте:
— Забавно. Мы поселимся в доме Пимиента, а он переедет жить в Париж. Лэнгстоун не желает больше и ногой ступить в Америку...
— Все трое в одинаковом положении, — сказал Анри. — Писатели, которые занимались политикой и сыты ею по горло. Уехать за границу — вот лучший способ сжечь все мосты.
— А ведь именно мне пришла в голову мысль об этом доме, — с довольным видом сказала Надин.
— Тебе. — Анри улыбнулся. — Иногда тебе приходят в голову хорошие мысли. Лицо Надин омрачилось; с минуту она с упрямым видом смотрела вдаль,
потом вдруг поднялась:
— Пойду покормлю Марию.
Анри следил за ней глазами. О чем она, в сущности, думала? Сомнений не вызывало лишь одно: ей трудно было мириться с тем, что она всего лишь мать семейства. С Марией на руках Надин присела на ствол дерева; терпеливо, со знанием дела она давала ей бутылочку с соской, Надин считала делом чести быть сведущей матерью и приобрела солидные навыки по уходу за детьми грудного возраста, а также множество гигиенических предметов; но ни разу, когда она занималась Марией, Анри не заметил настоящей нежности в ее глазах. Да, именно поэтому ее трудно было любить: даже с ребенком она не допускала истинной близости и всегда замыкалась в себе.
— Хочешь опять в воду? — спросила Надин.
— Пошли.
Они поплавали еще какое-то время, высохли, оделись, и Надин снова села за руль.
— Надеюсь, они уже ушли, — сказал Анри, когда машина остановилась у ворот.
— Пойду посмотрю, — ответила Надин.
Мария спала. Анри отнес ее в дом и поставил колыбель на сундук в прихожей. Надин приложила ухо к двери кабинета, потом открыла створку:
— Ты один?
— Да. Входите, входите, — крикнул Дюбрей.
— Пойду уложу малышку, — сказала Надин. Анри вошел в кабинет и улыбнулся:
— Жаль, что вы не смогли поехать с нами: мы отлично поплавали.
— На днях обязательно поеду, — ответил Дюбрей. Он взял со стола листок бумаги: — У меня к вам поручение: звонил некий Жан Патюро, брат адвоката, с которым вы знакомы, и просил, чтобы вы срочно связались с ним. Брат прислал ему с Мадагаскара сведения, которые он хочет сообщить вам.
— Почему непременно мне? — спросил Анри.
— Полагаю, из-за ваших прошлогодних статей, — сказал Дюбрей. — Вы единственный, кто об этом написал. — Дюбрей протянул листок Анри: — Если этот человек сообщит вам подробности о том, что там затевается, у вас будет время написать статью для «Вижиланс», а мы попридержим номер.
— Я сейчас же позвоню ему, — ответил Анри.
— Мерико рассказывал мне: они творят там что-то неслыханное, выносят приговор обвиняемым на месте, — продолжал Дюбрей. — Во всех аналогичных случаях судебные процессы проходили во Франции.
Анри сел.
— Завтрак прошел хорошо?
— Бедняга Шарлье все больше сдает, — сказал Дюбрей. — Грустно стареть.
— Они снова говорили о еженедельнике?
— За этим и приходили. Судя по всему, Мангейм во что бы то ни стало хочет меня видеть.
— Забавно все-таки, — сказал Анри. — Когда требовались деньги, никак нельзя было их найти. А теперь, когда мы ничего ни у кого не просим, объявился человек, который гоняется за вами, чтобы вы взяли у него деньги.
Мангейм был сыном крупного банкира, который умер в концлагере, он и сам был депортирован и три года провел в Швейцарии в туберкулезном санатории; Мангейм написал книгу, очень плохую, но полную благих намерений. Он забрал себе в голову создать большой еженедельник левого толка и хотел, чтобы Дюбрей возглавил его.
— Я собираюсь встретиться с ним, — сказал Дюбрей.