— Почему ты переставляешь эти безделушки? — спросил он.
— Ты не находишь, что так красивее?
— Тебя не затруднит присесть на минутку?
— Я тебя раздражаю?
— Нисколько, но я хотел бы поговорить с тобой. Она натянуто улыбнулась.
— Какой у тебя торжественный вид! Уж не собираешься ли ты сказать, что разлюбил меня?
— Нет.
— Ну а все остальное мне безразлично, — заявила она, садясь; Поль наклонилась к нему с терпеливым, немного насмешливым видом: — Говори, любовь моя, я тебя слушаю.
— Любить или не любить друг друга — это не единственный вопрос, — сказал он.
— Для меня — единственный.
— Но не для меня, ты сама знаешь; другие вещи тоже имеют значение.
— Да, знаю: твоя работа, путешествия; я никогда тебя не отговаривала.
— Есть еще одна вещь, которой я дорожу, я часто напоминал тебе об этом: моя свобода.
Она снова улыбнулась:
— Не говори мне, что со мной ты не свободен!
— Свободен настолько, насколько позволяет совместная жизнь; но для меня свобода — это прежде всего одиночество. Вспомни, когда я поселился здесь, мы договорились, что это только на время войны.
— Я не думала, что обременяю тебя, — сказала Поль. Она уже не улыбалась.
— Никто не мог бы быть менее обременительным, чем ты. Но я считаю, что было лучше, когда каждый жил сам по себе.
Поль улыбнулась.
— Ты приходил сюда ко мне каждую ночь, говорил, что без меня не можешь заснуть.
Он говорил это в течение года, не больше, но возражать не стал, а только сказал:
— Согласен, но я работал у себя в комнате, в гостинице...
— Эта комната была одной из твоих юношеских причуд, — снисходительным тоном заметила она. — Никакого соседства, никаких любовных связей: признайся, что твои правила были довольно абстрактны; не могу поверить, что ты все еще принимаешь их всерьез.
— Да нет, тут нет ничего абстрактного. Совместная жизнь приводит к напряженности и в то же время к небрежности; я отдаю себе отчет, что часто бываю неприятен или невнимателен и что это причиняет тебе боль. Гораздо лучше видеться, когда действительно этого хочешь.
— Я всегда хочу тебя видеть, — с упреком сказала она.
— А я, когда устаю или бываю в плохом настроении либо работаю, предпочитаю быть один.
Голос Анри звучал сухо; и снова Поль улыбнулась:
— Ты будешь один целый месяц. Посмотрим, когда вернешься, не переменишь ли ты свое мнение.
— Нет, не переменю, — твердо сказал он. Взгляд Поль внезапно дрогнул.
— Поклянись мне в одной вещи, — прошептала она.
— В чем?
— Что никогда не поселишься вместе с другой женщиной...
— Ты с ума сошла! Что за идея! Конечно, я клянусь тебе.
— В таком случае можешь вернуться к своим милым привычкам молодого человека, — смущенно сказала она.
Он с любопытством взглянул на нее.
— Почему ты спросила меня об этом?
И снова взгляд Поль заметался; помолчав немного, она сказала притворно спокойным тоном:
— О! Я знаю, никакая другая женщина не займет мое место в твоей жизни. Но я дорожу символами.
Она собралась было встать, словно боялась услышать еще что-нибудь; он остановил ее:
— Подожди, мне надо поговорить с тобой совершенно откровенно; я никогда не стану жить с другой, никогда. Но, верно, из-за суровой жизни в последние четыре года мне хочется новизны, приключений, хочется легких интрижек с женщинами.
— Но у тебя уже есть одна, не так ли? — чинно заметила Поль. — С Надин.
— Откуда ты знаешь?