Делать было нечего, так что я решил разыграть в этот день сцену в квартире Евгения Петровича. Купленный манекен был голый. Я порылся в шкафу и обнаружил среди вещей Т. симпатичное короткое платье насыщенного бордового цвета. Я вспомнил, что Т. была в нем особенно обворожительна, хотя сама всегда больше любила фиолетовый.
Я надел платье на манекен, и оно пришлось как раз впору. Затем я задернул шторы в комнате, включил настольную лампу и зажег несколько свечей. Воцарился полумрак нужной степени интимности и жути. Я сел рядом с манекеном на диван и заглянул ему в глаза.
Повисла тишина.
Манекен улыбался и молчал. Я смотрел в его искусственные зрачки, фокусируясь на них, чувствуя неопределенное изнеможение. Стало трудно дышать. Неживое улыбающееся лицо куклы приковало меня к себе, тишина оглушала.
Не понимая, что творю, я двинулся к манекену. И поцеловал его в неживые холодные губы, что казались в полумраке столь соблазнительными — столь знакомыми.
И тут меня пронзила боль от испуга. Касание к манекену вызвало во мне приступ тошноты. Манекен, он… действительно был отвратителен.
Я вскочил, убежал на кухню, стал рыться в ящиках в поисках ножа. Вернулся в комнату и с ревом набросился на манекен. Я резал и резал его, с трудом вспарывая пластмассу, а он улыбался и улыбался, и взгляд его выражал презрение и издевку. Я выколол эти глаза, вырезал тошнотворную улыбку и кинул ее в угол комнаты. Но даже оттуда она продолжала улыбаться, продолжала мучить меня. Мое тело бил озноб, я едва мог двигаться от неудержимой дрожи. Я почувствовал в полной мере всю неправильность и весь иррациональный ужас происходящего. Объяснения? У меня их не было. Только нож, только треклятый манекен, вызывавший тошноту своим человекоподобием.
Наконец, расправа над куклой закончилась. Я лежал на полу, ловя ртом воздух. Кровь стучала в висках так сильно, что я ничего не видел. Кажется, я даже потерял сознание на мгновение.
…Евгений Петрович не стал мне понятнее. Я был напуган тем, какие противоречивые чувства возбудил во мне манекен. Страх, интерес, ужас, наслаждение от насилия…
В комнате был бардак. Куски истерзанной пластмассы валялись повсюду, отбрасывая жутковатые тени. Я собрал их и побросал в шкаф. Сил выйти на улицу и выкинуть всё на помойку не было. Я забылся тяжелым сном.
Проснувшись, подумал о том, что из эпизода с Евгением Петровичем ничего путного не получится. Как эту бредовую сцену воплотить в полноценный рассказ, я не знал. Еще и с Т. поругался из-за такой глупости. Почему, почему она стала так холодна со мной, так неестественна? Может, из-за ее холодности я так разошелся? Дал своим потаенным желаниям выход?
Не вставая с дивана, я пошарил по тумбочке рукой, нашел телефон, набрал Т.
В шкафу раздался грохот от вибрации, будто разъяренный шмель забился быстро-быстро о стенку. В недоумении я поднял голову и увидел огромную багровую лужу, набежавшую из него. Оттуда, где я оставил порезанный на куски манекен.
Дальше я действовал по закону жанра. Даже мои чувства подчинились ему. Я медленно, не дыша, подошел к шкафу и отодвинул панель вбок… Мягкое, гниющее, бесформенное — вытекло — вывалилось на пол, забрызгивая мои ноги, источая невероятный смрад, заставляя вспомнить, вспомнить…
Мои губы задрожали в нервном смешке.
_______________________________________________________
Таня, Танечка, это правда смешно — помнишь, ты как-то шутила, что я могу убить тебя в одном из своих рассказов? Танечка, милая, — этот как раз такой.
Конец