Басикара с трудом отрывал от подушки сухую костистую голову:
— Иди-иди… Каша прокиснет. — Откидывался, махал прозрачной — каждая жилка видна — рукой: «Возвращайся быстрее. Помру, и сосед закроет мне глаза… Чужой рукой…»
Бестибай торопился в свою палату, словно хотел убежать от воспоминаний, которые только что ворошил с Басикарой. Но прошлое цепко сидело в нем, как те патроны в обойме, которые когда-то, обучая стрельбе, подавал однорукий Петровский.
«Пролетарий должен уметь защищать революцию. Нет правой руки — учись стрелять левой!» — и навскидку бил из тяжелого маузера точно в цель. Верблюжий череп, поставленный шагах в тридцати, подрагивая, катился по песку.
Правой рукой Бестибай стрелял хуже, чем Василий левой.
«Опять промазал, — огорчался Петровский. — Говорил: бери под обрез! А ты куда садишь?»
«Попал — промазал… Зачем это? В кого стрелять? На Мангышлаке даже волк боится человека…»
«Эх, Бестибай, Бестибай… Бойся волков двуногих. Начнем конфисковывать байский скот, колодцы, пастбища — покажут зубы. Не надейся — они-то уж не промахнутся!»
Бестибай верил и не верил. Но не зря говорят: «Богатство дороже отца и матери — собьет с пути и ангела». Через несколько месяцев, когда Петровского назначили уполномоченным ОГПУ, а Бестибай стал помогать другу, события быстро показали, кто прав. У колодца Карашикского, где они поджидали кош Туйебая, уходившего от конфискации в Туркмению, ночью напали бандиты. Они, выкрикивая знакомый родовой клич: «Жанбоз! Байбоз!», крутились на конях как дьяволы, стреляя по силуэтам.
«Уж не Сары ли?» — успел подумать Бестибай, прилаживаясь к стрельбе.
В короткой перестрелке шальная пуля угодила в Петровского. К утру он скончался, Бестибай завернул тело Василия в свой чапан. Выкопал штыком могилу.
Он был ошеломлен: жил человек — и нет. Зачем погиб? Почему?
«Это дело рук Сары, — ожесточенно думал Бестибай. — Попался бы он сейчас…» Но Сары и его сын исчезли, будто стали песком, а Туйебай, когда его прижали, на Коране поклялся, что ничего не знал о ночной схватке у колодца. Кош вернули на зимовку, Туйебая выслали, но еще немало крови впитал мангышлакский песок.
После смерти Петровского Бестибай вернулся в Майкудук. Счастливое время переживала степь: скот, земля, водопои, отобранные у богачей, стали общими, а от работы ни Бестибай, ни такие, как он, бедняки никогда не отвыкали.
Бестибай первым привел на общественный двор единственную свою драгоценность — старую верблюдицу, а потом, удивляясь собственной храбрости, ходил из кибитки в кибитку, уговаривал майкудукцев вступать в колхоз. Ему задавали разные вопросы: «Что будет с детьми? Сколько жен может жить в одной кибитке? Не будут ли запрещать молиться?» Бестибай не знал, как на них ответить: он больше чувствовал, чем знал. Но уверенно говорил, что большевики и рабочий народ исполнят то, о чем не раз толковал Петровский. У всех будет хлеб. Дети научатся грамоте. А камча Сары больше не будет гулять по спинам бедняков.
Майкудукцы кивали головами, но в колхоз вступать не торопились. От зимовки к зимовке ползли слухи: «Большевики против того, чтобы адаевцев объединять в колхозы. Это придумали местные начальники. Надо резать скот. Начальников убивать, пока они не отобрали женщин и детей». Словно вернулись старые времена — люди оказались опутанными липкой паутиной, а вражда, недоверие и зависть снова пришли в аулы. Убийцы подкараулили секретаря райкома Шабдуна Ералиева и утопили его в море. В Форту-Александровском, Бейнеу, Шетпе все чаще находили изуродованные трупы коммунистов и комсомольцев…
К весне аулы, перерезавшие скот, стали голодать. «Новая власть хочет уморить адаевцев, — говорили в юртах те, кто еще вчера ловил кости, которые бросали баи. — Надо показать, что мы живы. Или у нас заячьи сердца?»
Аулы вооружились, сели на коней, грозой нависли над степными поселками… Собирались идти на Гурьев.
«Если ты адай — пошли с нами!» — убеждали Бестибая родичи. Но он не колебался: уроки Петровского не пропали даром. Однако и его голод гнал из родного аула. А тут пришло еще одно несчастье: неожиданно умерла сестра, и ее годовалый Жалел остался круглым сиротой. Бестибай съездил, забрал мальчика. Но как прокормить? Второй раз покинул аул Бестибай: нагрузив на верблюдицу пожитки, откочевал с семьей к Каспию. Ставил сети, ловил рыбу, кое-как пережил тяжелую годину, но мальчика выходил.
Тем временем государство помогло голодающим, укрепило колхозы, люди стали возвращаться в родные места, постепенно разбираясь, за что они сражались, кому это было на руку и кто остался внакладе. Вернулся с семьей и Бестибай. Снова привел на колхозный двор верблюдицу. Ему доверили организацию фермы, и он съездил в Туркмению, купил скот и, не потеряв ни одной головы, пригнал в Майкудук. Верблюдоводческое хозяйство крепло. Уже подумывали о создании еще одной фермы, строительстве новых домов, колодцев, электростанции, но началась война…