— Я живу здесь. Один… Могу ли просить тебя войти…
Кунимжан ответила на сердечное желание парня:
— Какая тебе радость приглашать в дом меня, убитую горем?
— Я надеюсь развеять твое горе!
И неожиданно он запел известную песню «Макпал»:
Слова и мелодия смягчили раненное горем сердце Кунимжан. И к певучему баритону джигита непринужденно и ладно присоединился ее звенящий высокий голос. Песня полилась. Она будила и звала Кунимжан к жизни и любви.
Песня согрела и как бы объединила сердца молодых людей, сблизила их. Парень доверчиво и тихо, как заклинание, говорил:
— Вдвоем мы в силах одолеть любую беду!
Кунимжан слушала молча, потом как-то очень поспешно распрощалась и ушла.
Сколько ни возвращалась она мысленно к пережитому сегодня, ничего обидного ни в чем не находила. Оказывается, просто испугалась проснувшейся в сердце неодолимой тяги к этому джигиту, своего расположения к нему. Она с затаенным страхом и укором ловила себя на том, что иногда даже тоскует о парне, если им не удавалось повидаться. Она ходила на его концерты. «Что же со мной происходит?» — спрашивала порою себя Кунимжан. Мысли путались. Постепенно она убедилась в том, что симпатичный певец лишь напомнил, будто вернул бесконечно дорогого ей Казикена, что тоскует она только от разлуки с мужем…
В день, когда памятник был готов и установлен на могиле, Кунимжан не сдержала слова, данного своему новому знакомому, и не пришла на условленное место. Она решила раз и навсегда покончить с этими свиданиями, потому что обманывать не могла ни себя, ни его. Будни по-прежнему до отказа заполнили работа, думы и заботы о сыне…
Проводив Кунимжан Нурали почти круглые сутки занимался делами. К зиме надо было закончить все исследования и перебросить экспедицию на новое место.
И опять не так-то просто — погрузить на тележки тягачей четыре огромных «ЗИФа». Их перебросили на другой участок, довольно далеко от Кзыл-Таса. Завершили последние подсчеты, заполнили до единого штриха чертежи будущего моря. Нурали стремился поскорее уехать из этих мест. Слов нет, итоги работ превзошли ожидания. Но сколько горя хлебнул за это время сам Нурали! Навсегда потеряна первая любовь — Орик, погиб прекрасный человек — Казикен, далеко уехала Кунимжан… Удастся ли встретиться с нею? И не будет ли поздно? Может быть, придется пожалеть, что не сумел вовремя сказать Кунимжан самых желанных слов? Да и решится ли он произнести их когда-нибудь, а каков будет ответ? Он уверен, своей клятвы Кунимжан не нарушит. Но неужели никогда не встрепенется ее душа? Ведь все проходит со временем, и беда — тоже. «Вот тогда, — думалось ему, — она и выслушает заветные мои слова».
А белая сайгачиха, видно, не надеялась больше встретить свою приемную мать: увела сайгачат в степь и больше не возвращалась.
Наконец ничто больше не держало Нурали в Кзыл-Тасе. Он готов был выехать к новому месту изысканий. Но неожиданно пришла телеграмма, в которой сообщалось, что в Кзыл-Тас едут академик Вергинский и один из руководителей Академии Амирбек Камбаров. Ничего не поделаешь, пришлось ждать. Высокое начальство по дороге прихватило с собой из Кайракты еще двоих — главного инженера треста Жаркына и Пеилжана. Гости подкатили к лагерю на двух легковых автомашинах. Камбаров, видимо, рассчитывал отдохнуть и поохотиться, потому что Пеилжан, последним вылезая из своей машины, угодливо подал ему зачехленное ружье.
Вергинский — мужчина лет шестидесяти, с густыми седыми волосами, голубоглазый, худощавый. Амирбек — рыжеватый. Ему под сорок. Это плотный и высокий человек.
Вергинский вырос в семье простого рабочего. Собственный упорный труд и незаурядные способности — вот что помогло ему стать крупным ученым. Амирбека считали человеком справедливым, умеющим держать слово.
В руках этих людей сейчас ключ всех решений, связанных со строительством плотины и рукотворного моря здесь, в знойной и сухой пустыне. Они в последний раз объедут колхозы и совхозы, земли которых будут затоплены. По пути проверят, как идет подготовка к эвакуации хозяйств и населения, выяснят, кто в какой помощи нуждается.