Банкет прогремел обилием блюд, тостов, комплиментов, — все было по душе, и большинство, расходясь, считало: «Той удался на славу». Лишь несчастная Жаннат вернулась домой, убитая горем: Арман ушел провожать Биби.
Она лежала с открытыми глазами, сон не приходил. В какой-то момент не выдержала, заплакала. Уткнувшись в подушку, тихо всхлипывала, боясь разбудить детей… На рассвете услышала шаги Армана. Он вошел, открыв двери своим ключом, и молча улегся на диван в зале. Так повелось у них давно. Если муж возвращался вот так же, на рассвете, Жаннат считала: «Заигрался в карты с друзьями…» Никакие другие мысли ей и в голову не приходили. Да и не до размышлений было. Чуть подняла из пеленок первенца — родился второй. Каждый день — заботы, заботы о детях. Лишь иногда, почти с испугом, Жаннат спрашивала себя: «Неужели моя любовь к Арману целиком перешла к сыновьям?» В последнее время, в хлопотах по дому, о больной Акгуль, о банкете свекра, Жаннат вроде и вовсе забыла, что у нее есть муж. У нее ни разу не возникало желание упрекнуть его в том, что он возвращается домой поздно. Тогда почему же сегодня все взбунтовалось в ней? Ревность. Да. Жаннат поняла, что любит мужа, как в первый день встречи…
Утром позвонила свекровь. Расспрашивала, как прошел юбилей. Жаннат, насколько могла, отвечала бодрым, ровным голосом. Но про себя молила: «Хотя бы она ничего не узнала! Иначе ей, бедняге, не оправиться от болезни». Однако сердце матери чутко к горю детей. Несмотря на все старания Жаннат, Акгуль поняла, что невестка чем-то опечалена. И этого было достаточно, чтобы бедная женщина убедилась: «Лежать в больнице больше нельзя. Надо домой! Обязательно!» Она сумела уговорить врачей, и ее отпустили из больницы «повидаться с внучатами».
А дома в это самое время сын ее говорил, обращаясь к жене:
— Я должен сообщить тебе… И прошу, не расстраивайся, когда узнаешь все. Дело в том… что я ухожу. Навсегда…
Болью отозвались слова мужа в сердце Жаннат. Но у нее хватило сил совладать с собою, она спокойно ответила:
— Я вижу.
— Комнату, обстановку оставляю тебе.
Жаннат скорбно усмехнулась:
— Сыновей тоже милостиво оставляешь мне или забираешь с собой? — И отвернулась, чтобы Арман не мог увидеть на ее глазах слезы.
Зазвонил телефон. Звонок был настойчив. Жаннат медленно подняла трубку.
Акгуль взволнованным голосом сообщила, что соскучилась по внукам, и просила Жаннат приехать за нею. Затем, как бы спохватившись, поинтересовалась:
— А где Арман?
— Здесь, стоит с чемоданом в руках, собрался уходить.
— Куда?
— Узнайте об этом от него самого, — сквозь слезы вымолвила Жаннат.
Акгуль поняла, что случилось непоправимое.
— Позови к телефону Армана.
Когда сын взял трубку, мать почти приказала:
— До моего возвращения не уходи!
— Хорошо, — ответил Арман, — подожду.
Говорил, будто делал матери одолжение.
Не прошло и двадцати минут, как на пороге стояла Акгуль.
— Сынок, — заговорила она, еле переводя дыхание, — если считаешь меня своей матерью, выполни мою волю — не заставляй плакать детей и жену.
— Нет, мама. Я не в силах подчиниться твоей воле. Из-за меня Биби развелась с мужем. Теперь моя очередь жертвовать…
— Смилуйся, опомнись! Если ты так говоришь мне, своей матери, я вовек не прощу себе, что родила тебя такого и вскормила. Хоть ты мой единственный в жизни, я проклинаю тебя! — И Акгуль медленно стала оседать, затем упала навзничь, потеряв сознание.
Больше в себя она не приходила. Как ни старались врачи, помочь уже не смогли — сильного нервного потрясения не выдержало сердце.
А теперь — плачь, Арман, причитай, Жаннат, скорби, Ергазы! Ничего нельзя ни поправить, ни вернуть. Смерть бездушна и приходит всегда не вовремя, хоть живи сто лет. Если бы у смерти была душа, она устыдилась бы тех проклятий, которые шлет ей человечество. Но сколько бы ни прожил человек, после него всегда останутся несбывшиеся его мечты… Поэтому в памяти народной жизнь каждого оценивается не прожитыми годами, а делами, свершенными им.
Арман только теперь понял, что мать всю свою жизнь до последнего вздоха отдала ему. Раньше он даже в мыслях не мог себе представить, что все случится вот так… Если бы только можно было предположить, если бы только знать!
Нет для человека кары тяжелее, чем сознание собственного преступления. Нет суда страшнее суда собственной совести. От нее никуда не уйти и не скрыться.