Стоявший до этого молча в стороне Арман произнес:
— Деньги заплатим.
Но директор не слушал его. Круто развернувшись на каблуках, он решительно направился в свой кабинет. Там поднял табеля бригады за истекший месяц и удивился еще больше: Арман в них не значился. Касымов тут же вызвал бухгалтера:
— Вы платили зарплату Арману?
— Платили, — ответил бухгалтер.
— За что же начисляли, если парень на камнерезке ни дня не работал?
— Да видите ли, в нарядах работы на камнерезке значились.
— Кто закрывал наряды?
— Как и положено, мастер Ахметкали.
— Дальше в лес, больше дров! Одного никак не пойму, — говорил раздосадованный директор. — Почему этот шалопай из профессорской семьи вызывает у рабочих бригады такое сострадание? Он что, нуждается материально?
— Да разве дело в деньгах, — пояснил появившийся в дверях Ахметкали. — Арман после смерти матери еле держался на ногах. Сам чуть не слег в могилу, бродил по заводу как потерянный. Вот мы и решили сообща: пусть хоть чертит, хоть рисует, хоть тешет камень, только бы пришел в себя! А то, чего доброго, запил бы или еще что придумал, похуже. Месячную норму Армана члены бригады взяли на себя. Все дни работали на час дольше. План, как знаете, перевыполнили.
— Может, возьметесь и мне выплачивать мою зарплату? Так я вам еще не такой «памятник» отгрохаю!
Ахметкали от души рассмеялся:
— Согласен! Валяйте! Ребята выдержат, шеи крепкие!
— Жалко времени, иначе бы доказал… — Директор вдруг спохватился — что это он панибратство развел? Опять, стараясь делать ударение на каждом слове, взглянул на Ахметкали: — Старая ты голова! Разве не знаешь: план на камнерезке горит! А у тебя станок простаивает. Как это прикажешь расценить?
— Да он вот-вот закончит скульптуру, там — посмотрим.
— Выгоню! Выгоню обоих! — двинулся Касымов на Ахметкали. — И пусть немедленно внесет за мрамор денежки государству! Иначе… — Касымов захлебнулся от гнева. — А я, я завтра же отдам приказ о его увольнении. На место этого бездельника найдутся настоящие рабочие!
— Правильно ли это будет? — невозмутимо спросил Ахметкали. — Может, не стоит спешить? Не хочется… давать парня в обиду.
Директор отлично знал Ахметкали — тихого и спокойного с виду, но упрямого — не приведи бог! Уж если задумает что, то своего добьется!
— Ладно, — махнул рукой Касымов и сел в кресло.
Через несколько дней Арман закончил работу над памятником. Сказать, что у него получилось настоящее произведение искусства, конечно, было нельзя. Однако и пройти мимо, не остановившись, не взглянув, — тоже было невозможно. Ахметкали, глядя на запечатленный в мраморе образ Акгуль, молил судьбу, чтобы пробудившаяся в груди Армана искра творчества не спалила его, а спасла. Ради этого сам Ахметкали готов был сделать все.
На следующий день Арман снова встал за свой станок. Резали серый песчаник, привезенный с берегов Или. Парень выполнял изо дня в день норму, но волнения при этом, как прежде, не испытывал. Словно заведенный робот, он бессмысленно смотрел на однообразную поверхность камня. И резал, резал, резал… Без единой мысли, безо всякого воодушевления. Скоро работа стала угнетать его своим однообразием. Ахметкали, со стороны наблюдая за Арманом, понял его состояние. Он видел: если сейчас не помочь парню, тот легко сорвется и пойдет по наклонной. И вот как-то вечером, будто бы случайно встретившись с ним на автобусной остановке, мастер спросил:
— Ну как дела, не устаешь?
Арман ответил равнодушно:
— Разве на такой работенке устанешь? Пилит камень машина, а не я. У меня только и дела что утром — прийти, а вечером — уйти.
— Ты извини, но вот смотрю я на тебя и думаю: не нравится, что ли, тебе пилить этот самый камень?
Арман чуть замедлил шаг:
— А почему вас это, собственно, интересует?
— Да вижу, не слепой. Когда ты делал памятник матери — прямо горел на работе. А сейчас такое равнодушие…
— Какой же я был тогда?
— Как тебе сказать… Человек совсем другим становится, когда получает удовлетворение от труда. Ты же приходил раньше и уходил позднее всех. Прямо колдовал, а не работал. А сейчас все по-другому.
Арман ответил:
— Тогда и дело было другое!
— Да нет, пожалуй, тобою двигало не только чувство сына, но и чувство человека, вдруг нашедшего себя. Разве не так?
— Это, конечно, правда, — ответил Арман со всею искренностью. — То, что я делаю сейчас, меня совершенно не интересует. Вовсе не работать? Стыдно. Да и дома у нас все сложно. Пока у отчима нет новой жены, он еще помогает нам. Но уже видно, что не сегодня завтра введет в дом другую хозяйку. Тогда у меня с семьей не будет даже крыши над головой.