Ахметкали опечалился, но рассудительность парня была ему по душе. Про себя отметил: «Добро, добро, коли понял главное. Будешь человеком, если не изменишь сам себе». Вслух же произнес:
— Да, трудно делать то, что вовсе тебе не нравится. Такое раньше было и у меня. Нелюбимая работа — это мука, скажу я, страдание. А в тебе талант есть. — Мастер дружески заглянул в лицо Арману. — Может, пойдешь в скульпторы, а?
— Да вы что, смеетесь? Кто же меня примет?
— То есть как кто? Я уверен: каждый, кто увидит этот памятник, заинтересуется и самим тобой.
— Все равно в скульптурную мастерскую без специального образования не примут. Надо закончить художественное училище.
— Сразу, сынок, ничего в жизни не делается. Тебе учиться еще не поздно. А может, там набирают учеников…
— Не знаю, что вам сказать. Если даже и снова учиться, то для меня это теперь сложно. Семья…
Ахметкали стоял на своем:
— Твоя жена разве не работает? Можно жить и поскромнее, пока получишь профессию.
Арман молчал. С тех пор как ушла из жизни мать, он с Жаннат толком даже не разговаривал ни разу. И хотя дал себе слово больше не видеться с Биби, ее лицо, улыбка стояли перед глазами. Работа над памятником на какое-то время отодвинула воспоминания. Но лишь чуть освободился, воображение тотчас воскресило в памяти — Биби. Сейчас совет старого мастера вдруг показался Арману той соломинкой, за которую хватается утопающий. И он почти обрадованно согласился:
— А пожалуй, вы правы, это выход! Если, бы только получилось…
Ахметкали пообещал помочь найти скульптора, который бы согласился взять Армана к себе учеником.
— А там, может, сумеешь со временем и поступить в училище, — мечтательно говорил мастер.
Однако желаниям его не суждено было сбыться. В тот же день Арман повстречал на улице своего бывшего дружка Жаксыбая.
Нет, Жаксыбай не был ни картежником, ни алкоголиком. Но вот провести время в ресторане любил. Когда-то его считали человеком талантливым. Он любил сочинять стихи. По радио на его слова пели несколько песен. Неплохо Жаксыбай исполнял их и сам, аккомпанируя себе на домбре. Голос у него был задушевный, приятный. Характер — открытый и добрый. Только уживались в этом человеке еще два качества, которые, собственно, и мешали ему в жизни твердо стоять на ногах.
Во-первых, Жаксыбай любил, как он выражался сам, красивую жизнь. В его понятии это означало — одеваться модно, с иголочки, и без устали развлекаться в ресторанах. Во-вторых, он не мог жить без любви. Женщины были его вторым несчастьем. Одна любовь сменяла другую… Ему стукнуло уже сорок, а создать семью он так и не выбрал времени. Хотя… женился по любви трижды. И трижды расходился с радостным сердцем, что все наконец позади. Особого зла при этом ни на кого не таил и не причинял его никому.
Но вот что касается поэзии, то… Он и сам не заметил, как утратил к ней интерес. Никто не знал в последнее время, чем же занимался Жаксыбай. Несколько выступлений по радио, несколько песен на его слова — и только. Имя его в литературных кругах называлось все реже. Правда, иногда он выезжал в колхозы или совхозы и читал свои когда-то написанные стихи в сельских клубах. Но об этих поездках Жаксыбая ходили самые нелепые слухи, будто и там поэт вел себя, мягко выражаясь, легкомысленно. С легкостью необыкновенной заводил знакомства, назначал свидания и так же легко, не задумываясь, оставлял предмет своего обожания.
Вот после такой очередной разлуки Жаксыбай сегодня и повстречал Армана. Можно ли выглядеть более экстравагантно — небесно-голубые брюки, белый пиджак, кремовые туфли на высоком, в четыре пальца, каблуке! Волосы блестят и благоухают. Нет, в нем не заметишь и тени грусти от расставания с любимой. Он словно только что освободился от тяжелой обязанности и радостно улыбается встречным. Еще издали завидев Армана, Жаксыбай воскликнул:
— Дорогой мой! Да ты, оказывается, жив! Сколько лет, сколько зим не виделись! Вот это и есть основной недостаток семейного человека. Он забывает о своих товарищах. Потому я и не женюсь.
— Как это так? Я же только в прошлом году был на твоей свадьбе! — удивился Арман. — Или уже успел уйти от жены!
— Нет, на этот раз жена ушла от меня, — довольный собою, шутил Жаксыбай. — Говорит, не могу тебя переносить, зная все твои похождения!
— За какие это похождения она может тебя упрекать?