— Разве не знаешь? Птица любит небо, поэт — свободу! Этого никогда не понять женщине.
— Да, это уж точно, — подтвердил Арман, вспомнив собственное положение в семье. — Все они одинаковые.
— А ты чего такой печальный? — Жаксыбай тут же спохватился. — Извини, забыл вовсе. Я же только из командировки, там и узнал из газет о смерти твоей матери. Прими искреннее соболезнование. Да, в этом нам с тобой не повезло. Моя мать тоже была прекрасным человеком. Умерла еще до моего второго брака…
«Она что же, умерла из-за твоих проделок?» — чуть было не спросил Арман.
— Ничего, — продолжал свое Жаксыбай, — все мы на этом свете потенциальные покойники.
— Ты прав, бессмертный человек еще не родился, — печально поддержал горькую шутку Арман. — Жаль, конечно, что рано умерла. Я буду вечно в долгу перед ее светлой памятью.
Поняв, что Арман весь во власти неизбывного горя, Жаксыбай моментально переменился. Теперь и он настроился на грустный лад.
— Да, мать — особенный человек в жизни каждого. Она родила, вскормила нас, радовалась и горевала с нами. А мы, убившие ее собственным неразумением, теперь безутешно грустим. Так уж водится на земле испокон веков.
«Мы, убившие ее». Эти слова пронзили сердце Армана. Получилось, будто Жаксыбай знает его вину перед родной матерью. Или это вырвалось у него нечаянно? Вот уж истинно говорят, что коли кто хочет наступить тебе на ногу, то обязательно угодит на мозоль.
Жаксыбай между тем продолжал:
— Чего же мучить себя? Еще никто из умерших не оживал. Живому надо думать о живом. — И заботливо взял Армана под локоть: — Зайдем-ка вот в эту обитель. Развеем нашу общую кручину.
Арман только сейчас увидел, что они стоят перед рестораном. И обрадовался:
— Пошли! — Он первым стал торопливо подниматься по широкой лестнице.
Ресторан открыли лишь полчаса назад, поэтому народу было мало.
— Для начала нам бы бутылочку «экстры», — даже не успев присесть, попросил Жаксыбай оказавшуюся тут как тут официантку. Женщина тотчас поставила перед ними две бутылки: одну — с «экстрой», другую — с минеральной водой.
Арман все еще был во власти слов Жаксыбая. Надеясь хоть водкой заглушить боль, он поспешил наполнить два стоящих перед ними больших бокала.
— За встречу! — И выпил до конца, без передышки. Жаксыбай лишь отхлебнул.
Арман пил впервые с тех пор, как начал работать у Ахметкали. Сейчас он сразу почувствовал сильное опьянение.
— Что еще закажем, Арман?
— Мне все равно, — проговорил тот безразлично и поднял теперь бокал с минеральной водой. Будто издалека, он смотрел на Жаксыбая, который что-то заказывал, на официантку, все аккуратно записывающую в маленькую книжечку.
Раньше Арман так, залпом, не пил. Обычно он любил протянуть удовольствие, горячо и подолгу беседовал со своими компаньонами. Не терпел, когда ему возражали. В противном случае пускал в ход кулаки. Жаксыбаю однажды «посчастливилось» испробовать их силу.
И сейчас, когда он заметил явно недобрый взгляд своего приятеля, то не на шутку струхнул. Опасаясь, что дружок и на этот раз что-нибудь выкинет, отодвинул его бокал и поставил рядом маленькую рюмку.
— Больше пить не буду, — заверил его Арман.
Жаксыбай и сам бы этого хотел, тем не менее вслух произнес:
— Так не пойдет. Один я не пью. Ты обязан хотя бы поддержать меня.
Арман неожиданно вспомнил слова Кунтуара, которые тот говорил на могиле матери, и… начал повторять их вслух. Жаксыбай старался разобрать, что же это человек бубнит себе под нос? Но, так ничего и не поняв, еще больше испугался: «Совсем опьянел!»
Официантка принесла холодные закуски. Арман выпил еще рюмку, затем — еще. И вдруг неожиданно резко схватил Жаксыбая за борта пиджака, притянул его лицо к своему и, впившись в него взглядом, спросил:
— Ты что это там говорил недавно о сыне, который убил свою мать?
Жаксыбай не понял. Лишь подумал: «Он и вправду пьян как свинья» — и хотел было встать.
— Я как будто ничего обидного для тебя не говорил…
— Нет, я не обижаюсь. Но ты, кажется, сказал: «Сын, убивший свою мать…»
— А! Да это не мои слова, — вспомнил Жаксыбай разговор в начале встречи. — Я их у кого-то вычитал. — По привычке всегда все сваливать на кого-нибудь, он и здесь поступил так же. — Если не забыл, есть такой афоризм: «Когда рождаются дети — мать радуется. Когда умирает мать — дети горюют».
— Хорошо сказано… — бормотал Арман. — Да, да, справедливо. Конечно, рождается ребенок — это радость! А умирает мать — горе, неизлечимое! — Глаза Армана снова загорелись злобным огнем. Он, как в первый раз, готов был накинуться на Жаксыбая. — А возможно ли, скажи, наоборот: рождается ребенок — мать огорчается; умирает мать — дети радуются?