И надо же такому случиться… Пока Халелбек обхаживал прижимистого Аширова, на буровую заскочил Малкожин: «Почему стоите?»
Объясняют: «Бурить дальше рискованно. Как бы не влететь…»
И слушать ничего не хочет: посмотрел геолого-технический наряд: «Сто метров осталось?»
«Ну, да, сто…»
«Перестраховщики! Срываете план! Немедленно начать бурение!»
Вахта и так и сяк. «Как можно без мастера? Он наказал ждать».
Малкожин напирает: «Метраж нужен! Вы что — не понимаете?»
Бурильщики мнутся: может, успеет подъехать Бестибаев и все образуется. Но разве у Аширова так просто и быстро что-нибудь выпросишь?.. Час проходит — Бестибаева нет.
Малкожин свое: «Давай, ребята! Премия в кармане, а вы резину тянете…» Между делом и по Бестибаеву прошелся: «Стареет… Не ловит мышей бурмастер».
Уговорил. Закрутился станок. Нормально пошло. Метр, другой, третий… Малкожин радуется: «А я что говорил? Действуйте!» — и отбыл…
Еще и Бестибаев не успел вернуться с содой — скрепя сердце все же отдал заначку Аширов, — уже упало давление, не отрывается инструмент от забоя. Начали расхаживать колонну, промывать… куда там! Намертво прихватило.
Подъехал Халелбек, взглянул, спрашивает: «Кто напортачил?» — «Был Малкожин, — отвечают. — Приказал!» — «А вы что? Без головы?» Молчит вахта… Скрипнул зубами: «Давайте ванну готовить… Попробуем горячую солярку влить…»
Закачали солярку. Сначала вроде помогло: пять «свечей» подняли, и тут снова заколодило: схватила порода инструмент — ничем не взять. Халелбек на своем стоит: вытащим! Сутки, вторые, третьи не уходит с буровой. Уперся! Перед тем как начали бурить эту скважину, получила экспедиция новый трехсекционный шпиндельный турбобур точного литья. Единственный на весь Мангышлак. Отдали его не Шилову, не бригаде Аширова, а Халелбеку. И вот хоронят турбобур. Своими руками в землю зарывают…
В общем, не вышло ничего. Оставили инструмент в скважине.
Звонит Малкожин — он в это время в Форту-Шевченко в управлении вопросы увязывал. «Как дела у Бестибаева?» Тлепов доложил и, не выдержав, как мог осторожнее, чтобы не злить Ердена, добавил от себя пару слов покрепче… Все, что думал о самоуправстве вообще и его, Ердена, в частности.
Трубка зловеще молчала. Потом раздался вкрадчивый голос Малкожина: «Значит, твоя голова застряла в горшке, а ты еще и мою туда хочешь засунуть? Не выйдет, дорогой!» Сухо засмеялся. Повесил трубку.
Жандос не понимал: что между ними происходит? Откуда такая неприязнь? Почему Малкожин, с которым они были знакомы со студенческой скамьи, дружили, потом воевали в одной роте, так переменился? Что с ним? Зазнался? Считает, что выше его авторитета нет? Твердит: «План! План!» Будто только один болеет за его выполнение. А взять то совещание, на котором он навалился на безответного Алексеенко? Положим, тот действительно тугодум… Но кто дал Ердену право издеваться над человеком? А этот случай на буровой! Нет, все не так просто…
Ерден одаренный инженер, опытный специалист. Разве он мог позволить себе такие, мягко говоря, некомпетентные решения? Злой умысел? Какой-то подлый расчет? Но для чего? Какая цель?
Жандос откинулся на спинку стула. Была та редкая минута в конце дня, когда его никто не тревожил, не звонил телефон, не заходила секретарша. Можно было сосредоточиться, подумать, или, как он говорил, обмозговать.
Ерден… Ерден… Неужели зло таилось в нем всегда? Впиталось в плоть и кровь? Нет, раньше таким не был…
Он представил бледное лицо Малкожина, поредевшую шевелюру (зато всегда красиво подстрижен, причесан волосок к волоску), которую он часто поправляет, чтобы не видно было намечающуюся плешь… Улыбку, не сходившую с губ. Она таилась, как призрак, как тень, в углу рта. Даже в столовой — недавно они обедали вместе — Жандос обратил внимание: поднесет ложку ко рту, проглотит жидкость и, пока снова зачерпывает из тарелки, успевает улыбнуться. Привычка? Вечная насмешка?
А глаза настороженные, ищущие, беспокойные. Высматривает, на чем бы поймать его? Похоже на то. Ведь Ерден с самого начала был против разработки Узека. Настаивал, убеждал, доказывал, что незачем возиться… Но тогда почему Ерден так поддерживал его назначение? Рассказывали, что Малкожин даже с министром говорил, настаивая на своем. Почему? Можно было бы понять ненависть Ердена тогда, в юности, когда они ухаживали за Зейнеп и она предпочла в конце концов его, Жандоса. Но сейчас, когда прошло столько лет…