— Кем ты теперь должна быть… Дороти? — он спросил и изобразил, как щелкнул каблуками. — Я хочу домой, Тотошка.
Ошибка.
— Это просто не смешно, — сказала она тихим, задушенным голосом, вытирая пролитую на стол воду и протягивая ему салфетку, чтобы вытереть лицо. — Ты не принимаешь меня всерьез, и я ненавижу это.
Кингсли вставил пробку обратно в бутылку. В отличие от Мими, он думал, что на вкус все в порядке. Ничего особенного, но ему определенно было гораздо хуже. На ум пришло бесплатное белое вино, которое подавали в некоторых дешевых китайских ресторанах в Верхнем Вест-Сайде в девяностые годы. Белый дом. Когда-то этого было достаточно. По крайней мере, тогда это сработало. Когда все стало таким сложным?
— Хорошо, тогда иди, — сказал он беззаботно. — Покинь это место, — сказал он, шутливо подражая глубокому и зловещему тону, словно изгоняя ее из самого рая.
Она взглянула на него, убирая со стола. — Ты позволишь мне уйти?
— Дорогая, я не могу держать тебя здесь, если ты не хочешь быть здесь, — сказал он и пожал плечами.
— Не беспокойся о воротах, — сказал он.
— Но ворота…
— Насколько тебе известно, Врата — это я.
— Прекрасно, — сказала она. — Я уезжаю завтра.
— Прекрасно.
Затем он вымыл посуду, потому что она готовила, и такова была сделка: чистить или готовить, выбрать одну, как они всегда делали, как обычную ночь, и в тот вечер, когда они легли спать, он поцеловал ее в лоб, повернулся к себе и заснул. И где-то посреди ночи он потянулся к ней, и она ответила, как всегда, и они занялись любовью, тихо, срочно, как всегда, и когда все закончилось, он перевернулся и снова уснул, и больше не беспокоился об этом. Потому что ссоры были частью их совместной жизни, как и секс, и они жили так уже много лет, и потому что, что бы они ни говорили друг другу, сколько бы они ни ссорились, он не верил, что она когда-нибудь оставит его. Потому что разве она не звала его в темноте, впиваясь ногтями ему в спину, как всегда? Его замечательная сексуальная женушка, с ее характером, яростью, выпивкой и красотой. Нет, она никогда не оставит его. Не Мими. Не его Мими. Они принадлежали друг другу. Они будут сражаться и любить друг друга до самого конца.
Но на следующий день, когда он проснулся, ее сумки были упакованы, два чемодана, пристегнутые и запертые, и она больше не плакала; ее челюсть была сжата. Его желудок начал немного подташнивать, но он проигнорировал это. Это был просто блеф, еще один из ее чрезмерно драматичных жестов. Он любил ее, но и драма ему надоела. Почему она не могла успокоиться и хоть раз быть счастливой? Поэтому он решил разыграть ее, посмотреть, как далеко она зайдет, как далеко она зайдет на этот раз.
Он показал на ее сумки. — Значит, у тебя все есть?
— Да, — сказала она, не глядя ему в глаза. Ее собственные были опухшими, но решительными.
— И тебя не волнует, что будет, когда ты вернешься? С тобой все будет в порядке?
— Мои трасты герметичны. Я уверена, что есть способ добраться до моих счетов. Не беспокойся обо мне.
— Как будто я могу остановить тебя, — казалось, говорил ее взгляд. — Хорошо, хорошо.
— Так, это развод, тогда? — с надеждой спросила она.
— Да, именно так, — сказал он, все еще не уверенный, что она действительно пойдет на это. — Назовем это нашей Персефоной, — весело сказал он, думая, что это умная фраза.
Умный и полный надежд. Персефона всегда возвращается.
Она слабо улыбнулась и надела шляпу, потому что только Мими могла покинуть подземный мир в белой рубашке в западном стиле, узких выцветших джинсах и замшевой ковбойской шляпе. Она потянулась вверх на цыпочки и поцеловала его в щеку.
Он вывел ее из дома и понес ее чемоданы. Он положил их на заднее сиденье машины и оглянулся на их дом. Голубиная Хижина. Любовное Гнездышко, Убежище Для Медового Месяца. Дьявол должен это сделать. Они называли его многими прозвищами на протяжении многих лет. Он все еще не думал, что она пойдет на это, что, когда они приедут на станцию, она обнимет его и скажет, что совершила ужасную ошибку. Но она только тихо сидела и смотрела в окно на серую, пепельную пустыню. Мими не сказала ни слова.; она выглядела еще печальнее, чем когда-либо прежде, грустной и усталой, а потом ему действительно стало плохо. Он должен сказать что-нибудь, что угодно, чтобы заставить ее прекратить это. Прекрати этот нелепый фарс, когда ты притворяешься, что бросаешь меня, он хотел закричать. Немедленно прекратите это. Я люблю тебя. Пожалуйста. Мими. Посмотри на меня. Не уходи. Не оставляй меня.