Языковые данные, как уже было указано, точно согласуются с содержательными критериями. Иранские представления, отчетливое и полное развитие которых мы находим в мандейской религии, являются древнейшими представлениями о небесном путешествии души. Это небесное путешествие в общем и целом было изображено уже в древних индийских текстах Упанишйд именно в таком виде, в котором мы встречаем его в зороастрийских и манихейских, а также и в мандейских источниках. Небесное путешествие души мандеи прославляют в таинстве крещения, которое они совершали на смертном одре. Это так называемые поминальные песни. Относящиеся к ней тексты составляют сердцевину мандейской религии; с помощью исключительно литературно-критических и религиозноисторических методов оказалось возможным также показать, что именно эти поминальные песни принадлежат к древнейшим пластам мандейской литературы. Другими представлениями, берущими свои истоки в Иране, являются: пребывание демонов вокруг мертвого тела, возвращение душ в «сокровищницу», «путевой запас» добрых дел, встреча с отображением души, передача одежды и короны, сидение на приготовленном на небесах троне и прием божеством. Иранского происхождения и другая стоящая в центре мандейской религии идея о «спасенном спасителе», догма, на которой в мандеизме строится все остальное.
Для датировки начала мандейской литературы, однако, в особенности важно то обстоятельство, что целый комплекс заимствований и калек указывает нам на парфянскую феодальную среду. В религиозном символическом языке мандейских писаний предполагается именно феодальная структура общества. Здесь следует в особенности отметить: специальный институт воспитателей или приемного отцовства, далее, определенные технические выражения, такие как «дружинник», «помощник», «друг», «брат» и «ученик», предшественниками которых послужили среда и терминология парфянского феодального сословия. Символический язык также часто описывает, как спаситель вооружается и препоясывается, прежде чем ринуться в глубину на битву со злыми силами. Именно это препоясывание является символом положения дружинника, который всегда препоясывает свои бедра, когда он отправляется выполнять свое поручение. Точно так же можно целиком и полностью приписать парфянскому феодальному влиянию изображения битв (ср. ниже с. 80, 140).
Далее, на Иран указывает роль, которую играют представления о крещении водой и огнем и о «мосте»; они тесно соприкасаются с соответствующими иранскими обрядами и мифологическими представлениями. Между тем весь этот комплекс до сих пор не был подвергнут тщательному анализу, а истоки его не выявлены. В мандейском крещении прежде всего следует также считаться с иранским влиянием, которое особенно отчетливо проступает в упомянутой выше поминальной молитве.
В целом просто поразительно, насколько сильное иранское влияние мы обнаруживаем в мандеизме, который вообще следует отнести к так называемому иранскому типу гностицизма.
Когда мы пытаемся точнее определить возрасти возникновение мандейской секты, то уже при изучении заимствований мы сталкиваемся с парфянским миром. Этот результат великолепно подтверждается и недавно опубликованными мандейскими текстами, посвященными ихдревнейшей истории. В них утверждается, что парфянский царь Артабан — к сожалению, мы не можем точнее определить, что представляет собой эта фигура, — сыграл решающую роль для возникновения назорейской общины. В тех же текстах мандеи и их центральная фигура, Иоанн Креститель, прочно связываются с горами Мидии, tьrв dMadai, до их переселения в Вавилонию.
Как мы уже говорили, хронологическое соотнесение мандеизма и манихейства было предметом оживленных дискуссий. Только что мы выяснили, что мандеизм следует датировать парфянским периодом и тем самым считать его древнее манихейства, поскольку в мандейской литературе повсюду отражаются отношения, характерные для парфянской среды. На самом деле имеется еще одно обстоятельство, которое неоспоримо доказывает, что манихейство моложе мандеизма. Дело в том, что, как было определено, за некоторыми манихейскими псалмами, сохранившимися в рукописях на коптском языке, стоит определенный гностический тип религиозных текстов, который был элементом древнейших месопотамских религиозных формул и представлений и обладал ярко выраженным месопотамским характером; этот гностический тип религиозных текстов обрел свою письменную фиксацию еще до середины III века и был заимствован из мандейской литературы манихеями, использовавшими его в своих произведениях. Ибо не подлежит никакому сомнению, что в определенную группу коптских манихейских псалмов, Псалмов Фомы, в неизмененном виде были помещены тексты, которые мы вновь обнаруживаем в мандейских писаниях. Неправильные переводы и многочисленные ошибки в манихейских текстах явственно указывают на мандейские произведения как на источник заимствования (Sдve-Sц derbergh).