— …Ключ, — прошептал юноша, сжимая её руку, держась другой за её лодыжку, — в моём сапоге. Левом.
— А второй? — жадно выспросила она, но Левр не отвечал.
Когда дозорные явились, устало переговариваясь, обсуждая очередность дежурств, Тури в самой невинной позе восседала со скучающим лицом в стороне от избитого молодого рыцаря. Ключ от оков на ногах был надёжно спрятан у неё за щекой.
***
Однажды мастер Мархильт опрокинул Левра наземь палицей.
Палица принадлежала арсеналу Школы, её всегда демонстрировали ученикам, повествуя о мастерстве северян, но никогда не пускали в дело. Тренироваться с ней никому не приходило в голову. Левр высказался об оружии в пренебрежительном тоне, за что был наказан тремя усиленными тренировками и прицельным ударом, окончившимся ушибом копчика и двумя днями полупостельного режима.
Ну и в детстве однажды Левр упал с черешневого дерева. Но он почти не помнил того дня. Запах черешни, смех матери и чью-то расплывающуюся фигуру в солнечных лучах, наверное, отцовскую. Ничего страшнее ушибов и ударов и тычков от Туригутты — и только по причине того, что они были неожиданными. Ничего за всю его долбаную жизнь — до этого дня.
И, наконец, всё, всё болело у него теперь, когда он не мог найти позы, в которой хоть как-то полегчало бы. Ноги, руки, рёбра, бока, спина, сразу в сотнях мест, боль мигрировала по телу, путала мысли. Он не представлял, как она утихнет. Утихнет ли. Что оставит по себе. Неужели что-то может так сильно болеть и оставаться живым?
Туригутта Чернобурка заговорила, и, нравилось ему это или нет, пришлось её слушать. Она едва успела закончить свою историю, как явились их тюремщики. Её увели. Он остался один. Конечно, его соседи по заключению никуда не исчезли. Бродяга в углу соседней клетки кашлял. Два угрюмых вора поглядывали друг на друга, словно враждебно настроенные псы на привязи. Беспрерывно свистевшего парня слегка не в себе забрали, на его место кинули какого-то очень странного типа, косоглазого, источающего страшное зловоние. Хотя в Лукавых Землях и Приморье редко можно было встретить чужаков или инородцев, в тюрьме Эбии словно было представлено всё Поднебесье.
Заключённые не болтали. Левру всегда представлялось, что в тюрьме пленники разговаривают часами, не имея больше никаких занятий, но это был всего лишь Дозор.
Зато разговор сверху, из комнаты начальника Дозора, был достаточно громкий, чтобы юноша хорошо расслышал его.
— Я не хочу, чтобы на моей земле пропали сразу двое из Школы, — рявкнул мастер-шеф.
— Но живым этот полоумный не нужен тем более, — отрывисто высказался Оттьяр. Начальник Дозора хмыкнул:
— Так давай выбросим идиота в реку, а шлюху отправим в яму к твоему Людоеду!
— Ай-ай, а я думал, вы свои реки бережёте. Может, обоих отправим в яму?..
В диалоге возникла тишина.
«И поделом, — подумал Левр отчаянно, — вот что ждёт всех, кто верит в глупые сказки». Всё, всё было глупостью. Всё, что теперь от него останется, в его тептаре — он был заткнут за пояс штанов под рубашкой, и кожа обложки сослужила добрую службу, хоть немного смягчив удары. В каких рыцарских сказаниях так бьют? Вчетвером — одного?
Всё ложь, может, кроме историй Туригутты, потому что, в конце концов, если не верить ей, кому ещё он мог верить теперь? Она была сильной, самоуверенной, она была опытной и бесстрашной — или казалась таковой.
А Левр оставался избитым и беспомощным, когда её выволокли из темницы и на прощание Туригутта Чернобурка послала ему шальную ухмылку. Это должно было что-то значить. Возможно, благодарность или прощание. Или и то и другое — после того, что ей удалось заполучить ключ из его сапога.
Холод окатывал с ног до головы. Слишком много было всего: мыслей о том, как одежду с него перед казнью будут срывать, мыслей о том, как это делали с Туригуттой, когда она попала в плен…
Левр слышал смешки дозорных. Они не были похожи на насильников, но кто мог сказать точно? Сейчас они обсуждали, жалуясь друг другу, что Золотые Рыцари могли бы поделиться с ними добычей. Кто-то шумно проклинал какого-то жадного соседа. На улице призывно ржал жеребец, играющий с кобылами.
Левр закрыл глаза и вновь откинул голову назад, зашипев от прикосновения затылком к твёрдому камню.
***
— Эй, просыпайся, парень!
Пинок вырвал юношу из его сна без снов. Это был чувствительный удар. Все ушибы и синяки уже начали зудеть, отвратительное чувство, только теперь это было ещё хуже. Его поставили на ноги. «Почти так же, как делал мастер Мархильт». Его встряхнули, и Левр рискнул открыть глаза.
И всё, что увидел, был тёмный коридор и спина дозорного перед собой. Было темно, очевидно, уже давно наступила ночь. Он не был уверен в том, ночь какого именно дня. Сколько времени прошло? Жива ли Туригутта? Где она?
Обдумывать происходящее пришлось на ходу: его толкали сзади. После череды высоких порогов и двух пролётов обшарпанной шаткой лестницы он оказался перед мастер-лордом Оттьяром. На этот раз то была не комната шефа Дозора.
Три красные свечи горели по углам комнаты. Высокая кровать, устроенная по северному образцу в углу комнаты, целомудренно была отделена полуоткрытой занавеской. Пахло полынью и чистотой. Мастер-лорд Оттьяр, облокотившись на стол, задумчиво затягивался длинной трубкой. Лиловый дым собирался клочковатыми облачками вокруг зажжённых свечей, слоился от сквозняка у потолочных окон. Дозорный толкнул юношу вперёд и протопал вниз.
Заскрипела лестница.
— Чей это меч?
Для Левра его собственный клинок всегда был чуть-чуть тяжеловат: одна из причин, почему он никогда не любил тренировочные бои. Оттьяр держал его в одной руке так, словно тот вообще ничего не весил. Сделал маленький, сдержанный замах — чуть поколебалось пламя ближайшей свечи. Левр отвёл глаза, ревниво хмурясь. Он никогда не любил позволять прикасаться к своему оружию. Но эскорт-ученику не полагалось быть заносчивым.
— Моего деда, — ответил юноша, по-прежнему не поднимая глаз. Мастер-лорд хмыкнул, отложил клинок в сторону.
— Семейная реликвия? Как умер твой дед?
— Погиб в битве за переправу Тускари. Это около Флейи.
— Я знаю, где Тускари. — Лорд Оттьяр опустил обе руки в карманы своего длинного домашнего одеяния, прошествовал вдоль своего стола, поглядывая на обнажённый меч. — Хоть и не бывал. Значит, ты, Левр из Флейи, унаследовал меч деда. Ты старший сын семьи?
— Я сирота. Моего отца и братьев казнили за… — голос юноши подвёл его, — неповиновение Правителю.
Видимо, мастер-лорд не особо интересовался сплетнями знатных домов. Левру стало немного легче.
— Так что же, юноша, ты решил добиться справедливости, потому что твой отец её не дождался? — Оттьяр подошёл к Левру, и, хотя между ними было приличное расстояние, юному рыцарю захотелось сделать шаг назад. — Или эта драная степная лиса Туригутта так тебе дорога?
— Князь Иссиэль…
— Ты эскорт-ученик, а не присягнувший воин. Тебе вообще не полагается рассуждать о приказах старших. И как пострадает наш князь? — Оттьяр сложил руки на груди, строго взглянул на юношу. — И, самое главное, насколько справедливо тебе кажется, что такая как она, останется живой?
Левр пристально всмотрелся в холодное, невыразительное лицо мастер-лорда. Было бы наивно полагать, что после избиения его просто отпустят. Но всё же какой-то смысл до сих пор сохранить жизнь был. Только какой? «Он осторожен, — подумал юноша об Оттьяре, — лишний раз ему не нужно внимание воеводства или Школы. Даже если речь идёт о пропаже сироты-ученика вроде меня».
— Я всего лишь хочу выполнить свой долг, мастер-лорд, — голос прозвучал тихо, но Оттьяр хмыкнул.
— Я тоже. Я хочу раз и навсегда освободить всех нас от угрозы быть растерзанными сучкой Чернобуркой и её головорезами. Будет очень разумно, молодой брат, если ты поспособствуешь этому. Какое тебе дело, умрёт она в каменоломнях или от рук тех, чьи семьи заставила погибать от голода? Втоптала мёртвыми в пыль и грязь? Её судили слишком мягко. Потому что у Правителей мягкие сердца, и они всё ещё празднуют рождение сына. Но если бы я судил её, я казнил бы её там же, в Совете.