Он сидел в углу подвала, на небольшой лежанке. На лежанке он развернулся так, чтобы свет из окошка попадал непосредственно на книгу, развёрнутую на его коленях. Тури поёжилась: мужчина был почти обнажен, и, хотя она плохо могла рассмотреть его лицо, татуировки сразу выдали его принадлежность к Афсар.
— Это тебе, Людоед! — крикнул сверху шеф, и заскрежетали решётки. — Ты уж оставь от неё что-нибудь хозяину да нам: дня через три заберём!
— Дай только выбраться, и посмотрим, что я от тебя оставлю, — не удержалась Чернобурка от бессмысленной угрозы.
Когда шаги наверху стихли, она поймала на себе внимательный взгляд дикаря из угла. Пляшущая в луче света пыль мешала рассмотреть его лицо. Голос был слышен очень хорошо, низкий и поставленный.
— Ты женщина.
Она немедленно нашла противоположный угол и заняла там положение обороны, нащупывая ключ левой рукой. В крайнем случае им можно будет выколоть ему глаз…
— Ты маскируешься под мужчин. Одеждой, — продолжая говорить сам с собой, дикарь указал прямым жестом на её штаны. — Это называется мимикрия. Как когда лиса хочет проникнуть в курятник, она виляет хвостом по-собачьи, зная, что петух-дурак обманется.
— Откуда ты это взял?
— Книги. — Слово прозвучало с теплотой.
Тури отодвинулась с немалой опаской. Она едва терпела Мотылька с его пристрастием к чернилам и бумаге, но афс с книгой — это было уже чересчур. Если этого добивался Правитель, говоря о грамотности и доступности знаний, то последнее, что рассчитывала увидеть когда-либо Туригутта, так это грамотного каннибала с Пустошей.
— Здесь кормят? — полюбопытствовала она спустя некоторое время. Не отрываясь от своего занятия, афс покачал головой:
— Не тебя.
— Ясно. То есть тебя кормят.
— Ну ты же здесь.
Вот это было плохо. По-настоящему плохо. Тури огляделась ещё раз. Никаких признаков людоедского пиршества не наблюдалось. Куда он девал кости и черепа? Казалось, афс вовсе не следит за её движениями, но, очевидно, она действительно не была первой гостьей в его обители. С тяжёлым вздохом он сообщил, приспуская книгу вниз:
— Чистота — первое условие для полноценной жизни.
— Боюсь услышать второе, — пробормотала она. — И давно ты здесь?
— Хочешь услышать, что я съел троих? — лениво зевнул афс, беспечно глянул в потолок темницы.
Тури предпочла бы не слышать. И тем более не намеревалась стать четвёртой. Афс вернулся к чтению.
Во всяком случае, у неё был ключ от оков на ногах, а это была почти половина свободы. Осторожно она вытащила его, плавно, не прячась — она знала по опыту, как настораживают афсов резкие движения.
Но её сосед даже не посмотрел на неё, даже когда она принялась стаскивать с ног тяжёлые кандалы. Это было очень странное чувство, Тури позволила ему задержаться: в лодыжках появилась лёгкость, а кожа под металлическими оковами стала влажной, сморщенной и тонкой. Она боялась к ней прикасаться, чтобы не стереть вовсе. Хорошо хоть, последние дни она провела в обуви и мозоли на ступнях поджили.
На мгновение Тури отвлеклась от обдумывания плана побега, глядя на свои босые ноги. Было время, когда она носила на щиколотках оловянные браслеты, как все ружанки. Было время, когда ступни она красила желтым и синим: в Руге в изобилии произрастали индиговые цветы. На запястьях девушки оставляли синие крестики, точки и другие геометрические узоры. Тури носила восьмиконечные звезды.
Звенящие подвески-шелесты на висках сопровождали металлическим шумом каждый её шаг, каждый порыв ветра. Сурьмой подведённые тёмные глаза — как у отца, между серым и черным, особый оттенок ночи, только у кочевников встречающийся, — не одного молодого всадника свели с ума.
Братья отца, её собственные братья, племянники — не было ни одного, кто хоть раз не подкрутил бы ус, не сказал бы: «Эх, была б чужая девушка, украл бы!» Но в ночи она босиком, закутавшись в синее покрывало, убегала в степь, где, неразличимый в шерстяном плаще, ждал всадник. С годами — сколько прошло лет? Двадцать? Больше, меньше, быть может? — лицо его в её памяти почти стёрлось, рассыпалось, как старая сабянская мозаика, падающая с глиняной стены. Она помнила черты, но они давно перестали складываться в цельный портрет. Ещё помнила, как мешали его верёвочные браслеты — украшение погонщиков скота, помнила, как жужжали жуки-нектароносцы над индиговыми цветами…
Тогда её ноги, хоть она редко носила обувь, были мягкие и нежные. Сейчас они почти не отличались наощупь от кирпичей, по которым Чернобурка планировала вскарабкаться наверх к решётке и долгожданной свободе.
— Тебе одной не взобраться по стене, — высказался, не поднимая глаз от книги, сосед Тури, — один со связанными руками как-то пробовал.
— Я могу помочь тебе, — возликовала внутренне женщина.
— Чтобы я потом вытащил тебя? Я наверх не собираюсь. Я останусь здесь.
— Зачем тогда сказал? — обозлилась Тури. — И как ты, раздери тебя степные духи, вообще сюда попал?
— Я воин Синегорья, — встряхнул космами дикарь, — меня зовут Ба Саргун. Я был здесь пленником. Потом остался… просто остался.
Тури сжала зубы. Афсар были знамениты своим особым отношением к точности формулировок. Слово за слово она могла бы вытянуть из афса подробности его пути в яму в Эбии, но гораздо больше воеводу интересовала её собственная участь:
— Ты тут с удобствами устроился, я смотрю. И давно?
— Четыре месяца. От-Ти оставил меня здесь. Он… хозяин.
Туригутта фыркнула.
— И часто он появляется здесь? От-Ти, или как ты его назвал там?
— Часто. Он любит говорить о чтении. Он любит книги, — с непонятным страдальческим выражением лица молвил афс, чуть запнувшись, — мой народ не знает книг. Он был удивлён. Мы много говорили. Я уже учу… вот… малую хину.
— Я читать не умею, — брякнула Тури, давя так и рвущийся вопрос о том, не взял ли мастер-лорд Оттьяр себе нового любовника.
Экзотический был бы выбор, надо признать. Афса без традиционной для его племени раскраски — а Тури в основном была знакома с боевой, — с короткими волосами всё же нельзя было бы принять за представителя любого другого народа. Воительница мысленно поставила рядом утончённого, холёного, белокожего Оттьяра и кряжистого афса. Забавное зрелище получилось бы.
— Я никогда не ел женщину, — поделился вдруг афс, закрывая и откладывая книгу. Тури дёрнула плечом:
— А это обязательно? Я имею в виду, тебя вообще не кормили? Раз уж вы с Тьори такие друзья…
— Они тоже так говорили. — В низком голосе пленника появилась ощутимая угроза, неловкость разговора оказалась смыта напряжением. — Они говорили «а, вы с ним такие друзья», потом сразу начинали рассказывать о том, что От-Ти возьмёт меня, подобно тому, как я брал бы женщину. И другое говорили… — Он перешёл на родное наречие, зазвучал эмоционально и яростно.
— И тогда ты их за это убил. И съел.
— Я же им обещал, если не заткнутся. Вот. Пришлось, — вздохнул афс снова и положил руки на книгу.
Снова они сидели в тишине. Тури придвинула к себе снятые оковы. На всякий случай, приметила пару предметов потяжелее, если придётся отбиваться от оголодавшего соседа. Он не выглядел истощённым. Чернобурка провела не один год в Пустошах, да и о соседстве с Афсар с детства знала достаточно.
У неё не было бы шанса против него даже с мечом в руках, с двумя саблями, здоровой и полной сил. И уж конечно не со скованными руками пытаться выжить в столкновении с ним. Что ж, если это конец, то бедному Мотыльку приходится хуже. Если он ещё жив, в чём Тури сомневалась. Когда-то и она была такой. Периодически накатывало до сих пор.
Ей всегда сложно было держать язык за зубами. Редко она могла удержаться от рукоприкладства: приходилось. В её положении единственной женщины в целой дружине нужно было бить до того, как ударят саму. Стараться нанести удар первой.
И иногда противник отвечал, не делая ей скидок. С афсом — как там его звали? — следовало быть втройне осторожной. Это племя не прощало небрежности в разговоре.