Туригутта Чернобурка нашла способ улизнуть из Эбии и избежать очередной угрозы смерти. Левр нашёл способ вляпаться снова.
Он покосился в сторону проулка, ведущего к зданию Дозора, — это ведь туда, на второй этаж ему нужно было проникнуть, если он всё ещё собирался спасти родовую честь и дедов меч, раз уж Туригутта Чернобурка спасла себя сама? Но тело ломило и плавило в ознобе, как, бывало, в конце зимы, во время сезонных эпидемий, и было бы самоубийством пытаться столкнуться с Оттьяром или дозорными в этом состоянии. Оставалось надеяться, что мастер-лорд всё же ложится спать не слишком поздно, если вообще не покидает ночью Эбию, направляясь ещё куда-нибудь по своим делам, хотя бы и на каменоломню.
Клонящееся к закату солнце бросило лучи на высокую башню соборного храма. Зазвучал призыв на проповедь — юноша и забыл, что наступил день общих молений. Он встрепенулся, подчиняясь впитанному с детства порядку, собрался встать на ноги, охнул, когда это не получилось, а перед глазами замелькали огненные мухи.
Он покусал губы — почти не чувствовались. Мотнул головой. Кроме боли в шее и спине, это вызвало вращение мира вокруг. В этом состоянии Левр продолжал созерцать крыша Дозора, двух воюющих чердачных котов, серого и полосатого, плохо различимый дымок из трубы, отблески солнца…
И едва не завизжал, как пугливая девица, когда на плечо сзади легла чья-то лёгкая рука и забренчал металл.
— Оле вай, герой! А ну тише!
— Сестра-мастер… — это вышло совсем тонко, неразборчиво, — вы живы!
— Как и ты, Мотылёк. Честно признать, когда увидала тебя, подумала, примерещился. Но нам теперь надо ещё выбраться, и вот с этим будут проблемы — я ни хрена не понимаю в вашем бесовом наречии! — на-ка, держи, кстати…
В руках у Левра оказался его меч. Он сморгнул пелену, мешавшую ясно видеть. В полумраке саму Чернобурку он тоже видел плохо, только торчащие дыбом её волосы и расплывающиеся пятна на месте глаз.
— Есть дорога в лесу, — пробубнил он, — можно подождать ночи и попробовать…
— Это ты зря, парень. Нельзя ждать ночи. Да и в лесу-то нас и будут искать. Пересменок будет у стражи, вот тогда попробуем. Только ты пешком далеко не уйдёшь.
— Вчера убежал! — возразил Левр, и Туригутта недоуменно подняла на него взгляд:
— За каким же долбаным хреном ты вернулся, полоумный?!
— Меч…
Как ни странно, на это воевода ничего не ответила. Только неодобрительно поджала губы и покачала головой.
— Я хотела глянуть на карту, — пояснила она, — тебе повезло, что он лежал рядом. Куда ты собрался в твоём состоянии лезть? Загубил бы себя ни за что… нам нужна лошадь. Пойдём на прорыв мимо этих сонь…
Она что-то ещё говорила, но Левр то и дело терял нить повествования.
Его бросало то в жар, то в холод. Он видел себя словно со стороны. Видел, как послушно крадётся вслед за ней, приникает к земле, созерцает, как ловкие пальцы опытной всадницы что-то меняют в узде лошади… и пришёл в себя, когда она бесцеремонно толкала его под зад коленом к лошади.
— За нами будут гнаться, — прохрипел он в полусознании. В ответ услышал фырканье и ворчание:
— Именно так! Не сомневайся даже. И нам придётся прыгать и всё-таки пробежаться. Но ты уж постарайся не упасть до этого: я за тобой возвращаться не стану, даже не надейся.
В этом Левр не сомневался.
— А если они будут стрелять вслед? — вдруг пришло ему в голову очевидное, на что воевода захихикала:
— Как ты думаешь, почему ты сидишь сзади? Пшла!
Левра тряхнуло, замутило, затрясло. Кто и кого спасает? спасает ли? — подумалось ему. А дальше юноша только цеплялся руками за бёдра женщины перед собой, совершенно не к месту размышляя о том, насколько это было неприемлемо с точки зрения приличий.
И рыцарства.
========== Новые дороги, старые доспехи ==========
Главное, знала Тури, хорошо держаться в седле. Эту простую истину руги выучивали, не выучив ещё ничего другого. Умение держаться верхом и сделало её одной из лучших в штурмовых войсках. Никто так не заботился о лошадях, как кочевники. И штурмовики. И штурмовики из кочевых народов тем более.
Заплывшая жиром ломовая кобыла старателей определённо не была настроена на резвую скачку. Но этого Тури и не планировала. Ей удалось достаточно разогнать нервную кобылу, чтобы вовремя спикировать с неё, заодно лягнув полуобморочного Мотылька. Он рухнул в куст боярышника, как куль с полуразложившейся снедью. В боярышник! И не издал ни звука. Дела были плохи.
Лошадь рванула от опушки прочь, преследователи должны были направиться за ней, по крайней мере, ещё некоторое время. Тури притаилась под кустом. Глупо, но ей хотелось закрыть глаза, как в детстве, когда верилось, что ночной ужас не увидит тебя, если ты не увидишь его.
— Обыщите каждую кочку! — слышит она голос из прошлого.
Снова бежит по степи от костров прочь, в настоящем страхе, который после никогда не испытывала, зная, что отец почти наверняка поймает её в объятиях молодого всадника. Нарушившей правило — позор, изгнание порой. Но отец суров, и она единственная дочь любимой жены; ей не простит. Выхватит любимую саблю, кусая бледные губы, замахнётся…
У костров танцуют и веселятся, и Тури стремится туда, успевает в последнее мгновение, разгорячённая собственным бегом, с разбега влетает в круг танцующих девушек, благодарно ловит звенящий бубен от одной из подруг, торжествующе смотрит в тёмную степь — далёкий топот копыт не мерещится. Он убежал. Он спасся. Отец не узнает, братья не узнают, никто не узнает и не догонит…
Мотылёк, кое-как скорчившийся под несносным колючим кустом, издал странный звук.
— Только не наблюй мне на сапоги, — предупредила тихо Тури, — жить ты будешь.
— Ага.
— Но сначала нам нужно кое-что сделать. И сделать это до утра. Прямо сейчас. Спуститься к реке. Переплыть на ту сторону. Ты что? Ты не умеешь плавать? Вот дьяволы степей… меняем план… будешь лежать тихо? Пока я не вернусь?
— Ага.
— Где ключ?
— У?
— Ключ. Где он? Я достану! Он вообще у тебя? Скажи, твою душу сношать, где долбаный ключ?
Но он не ответил.
***
Она дождалась рассвета; первое правило беглецов. Ночью звуки слышались яснее, ночью, так или иначе, преследуемый начинал паниковать. Тури чаще выступала в роли преследователя, но предпочла бы другой роли не узнавать.
Предрассветный туман, сырой и уже почти осенний, встретил её перебирающей всё, что удалось стянуть из Эбии. Добыча была невелика, благо не пришлось ни с кем за неё сражаться. Женщина усмехнулась. Провинция, не знавшая войны, вот что такое Лукавые Земли: в Дозоре оставляли открытыми окна, и при том, что Тури не пришлось подтягиваться, залезая на низкую тесовую крышу пристройки. Возможно, местные жители слишком боялись Оттьяра, чтобы покуситься на его добро. Особенно когда из окна видна страшная яма с Людоедом.
Так что добыча досталась легко. Не настолько, как её дальнейшее перемещение. У Тури, при всей ловкости, не было намерения лишиться последних зубов. А ведь мешок со всем добром, которое она успела стянуть в комнатке Оттьяра, пришлось нести в зубах. И зелёную книгу, которую Тури планировала кинуть в яму к афсу. Весила книга немало.
Об обещании дикарю можно было и забыть, но только не тогда, когда она рисковала к нему вернуться.
Итого, за вычетом брошенной в яму книги, в мешке наличествовали: каравай странного хлеба, который в Лукавых Землях выпекали — поровну ржаной и пшеничной муки; моток верёвки; две фляги, одна пустая, другая с брагой.
И всё. Шуршать картами, при том, что Чернобурка не знала земель и грамоты, было бесполезно и лишь отняло бы время. Оставалось надеяться на собственную память и хоть какие-то познания Мотылька. К утру юноша пришёл в себя достаточно, чтобы Тури рискнула отправиться за водой к реке. К счастью, ей встретились только пастухи, с отдаления равнодушно взирающие на стадо пёстрых тучных коров на водопое.