— …Конечно, ты всерьёз озадачил меня своим поведением перед Оттьяром. Не то что я жалуюсь, пойми меня правильно, Мотылёк. Вот твой пассаж про «бесчестье, требующее возмездия» был просто великолепен. Ты просто обязан побывать в Атрейне. Горцы такую хрень любят, ты заработаешь уйму денег, поверь мне.
Должно быть, болтовня помогала ей успокоиться, рассуждал Левр, или просто Туригутта Чернобурка была влюблена в звук собственного голоса. А может быть, ненавидела тишину.
— Мы могли бы убежать вдвоём. Как тебе идея, Мотылёк? Пришлось бы жить как крестьяне или скотоводы, а я подозреваю, ты такой же скотовод, как я крестьянка, но эй, шанс стоит риска! — Она запрокинула голову к небу. — Мы могли бы поселиться в окрестностях вольных городов, например. Допустим, ты мой племянник-сиротка Лу, а я твоя старая тётушка Тури…
…Но, что всё-таки было вероятнее, она любила доводить его, потому что Левру не удавалось ей достойно ответить. Все ответы, которые на самом деле оказались бы остроумными, были какими-то… пошлыми, и, как бы ни пытался перебороть себя юноша, к женщине он так обратиться не мог.
Даже и к воительнице.
Ему хватало напряжения последних недель. Казавшиеся тяжёлыми месяцы подготовки к турниру меркли рядом с тремя днями страха погони. А впереди были дни неизвестности и дороги. Привязав Туригутту в комнате, снятой на ночь — это была настоящая комната, ничего общего с грязным углом в Эбии — Левр попытался выяснить у хозяев, как добраться до ближайшего крупного города с представительством Школы Воинов.
По крайней мере, в ней он мог бы связаться со старшими мастерами или попросить убежища. Возможно, даже сопровождение до князя Иссиэля. Левр не очень хорошо, к стыду своему, представлял, где именно находится. Прошло столько дней с момента переправы, они столько раз поменяли направление движения…
А бортники-хозяева имели ещё более ограниченное представление о географии дальних областей. Зато уверенно рассуждали о политике, перемежая действительно важные новости с на редкость бредовыми сплетнями и байками. То говорили, что всех Элдар ни с того ни с сего изгнали из белого города, то вдруг сообщали важно, что кочевники с востока вот-вот прорвутся через горы и захватят всё Загорье.
— Говорят, у их женщин такие груди, что они могут тебя ими задушить, — доверительным тоном сообщил старый пасечник Левру, перегнувшись через стол, — и там, внизу, у них есть язык, как во рту.
Юноша едва не поперхнулся.
— Кто говорит? — слабым голосом поинтересовался он. Двое других бортников недоброжелательно уставились на него.
— Те, кто знает, о чём говорит.
— Я слышал, они ездят верхом на лошадях, которых дышат огнем. Как драконы.
— Не огнём, дубина! Они ездят на мёртвых лошадях. Навроде как упырях. Что пахнут болотом, у которых копыта в обратную сторону смотрят и оставляют следы гнили, — замогильным голосом вмешался кто-то.
«Разумно ли будет рассказать воеводе Туригутте об этих слухах?» — мелькнула мысль у Левра, и он вздрогнул. По плечу его сзади хлопнул дровосек, снявший комнату по соседству для себя и брата.
— Здесь тебе бояться нечего, парень. Мы набожный народ, а упыри не водятся там, где живут верующие…
— Но от колодца я б на твоём месте пятками вперёд всё равно ночью шёл, — тоном насмешки добавил рассказчик.
Совершенно сбитый с толку и уставший, как никогда не уставал прежде, Левр потопал наверх, где, не подозревая о своей потусторонней пугающей славе, колупала ногти ножом кочевница, разъезжающая верхом на лошади-упыре.
— Кажется, я сейчас прозрел, — высказался юноша, вздыхая и выкладывая на стол всё, что принёс на ужин. Туригутта закатила глаза и щёлкнула языком:
— Не может быть! Что же поведали тебе достойные мужи-пчеловоды?
— Уж и не знаю, не бояться ли мне теперь… — Сам не зная как, краснея и подыскивая подходящие слова, чтобы заменить непристойности, услышанные от бортников, юноша всё же пересказал ей всё, что услышал.
Вопреки его опасениям, Туригутта Чернобурка не только не разгневалась, но расхохоталась до слёз, захлопала в ладони, как юная девица. Увидеть её в кои-то веки искренне улыбающейся, а не скалящейся, оказалось удивительно приятно. Вечер и быстро спустившаяся темнота принесли вместе с совсем уже осенним дождём приятные запахи: мокрой пыли, горьковатой еловой хвои, — запахи леса, в комнате мешавшиеся с разлитыми ароматами пчелиного воска и меда.
Ещё раз спустившись вниз и убедившись, что в котле хватит горячей воды на всех немногочисленных постояльцев, Левр расчувствовался до того, что принёс Туригутте медовухи.
Чего он никак не ожидал, так это того, что она с лёгкостью уговорит выпить и его. В Школе Воинов спиртное категорически запрещалось ученикам, хотя, конечно, пробовали все, и здесь Левр не был исключением. Крепкая медовуха заставила его мгновенно потерять всякую способность стоять и двигаться прямо, точно из ног, рук и спины кто-то вырвал все кости, заменив их мягким воском. Стало неохота спускаться за водой.
— Да ты просто боишься теперь к колодцу идти, — подначила его воевода, тоже зевая, — у-у, прилечу за тобой на мёртвом коне!
— И вас это не трогает. Веселит. Они вас не знают, мастер, но боятся, а вы смеётесь, — вздохнул Левр.
— Бояться нормально. Вот наоборот — нет. Знавала я тех, что ни хрена не боялись. Долли был такой. Князь Долвиэль. Наместник области Долва. Редкостный гад, но бесстрашный, и никогда не отступал. Пока в мочалку не превратится, не остановится. А помер от поноса с лихорадкой. Испустил последний вздох на этих самых руках, — она вытянула ладони перед собой, мозолистые и грязные, — мы его, когда хоронили, не нашли на теле и с пальца места, чтобы шрама не было. Весь как сито был. И туда же убрался.
— Значит, лучше бояться? — спросил юноша. Туригутта хмыкнула.
— Значит, нет никакой разницы. Но боязливые реже бывают биты. Кстати, о битых. Давай-ка займёмся тобой, дружок. Давай за водой. Тебя ещё надо перевязать. И шустрее, пока я не заснула!
Мелкий дождик ударил в окно, зашуршали брошенные ветром листья — целая охапка; задрожав, погасла поставленная на подоконник свеча. Левр постоял бездумно у ступеней крутой лестницы.
Всё, чего ему хотелось, — закрыть глаза и спать до следующей весны, до дня, когда всё вернётся в своё русло. «Хватит обманывать себя, — вынужден был сдаться Левр в очередной раз перед неизбежностью, — как раньше, не будет никогда. И мастер войны Туригутта ни при чём. Это со мной что-то происходит. Это я какой-то… не такой. Или всегда был… не таким».
Когда он плечом открывал дверь, она, поджав ноги, сидела на лавке, воровато озиралась, переливая медовуху в свою фляжку. Левр не мог не улыбнуться картине.
Когда он научился улыбаться в ситуации, в которой разумнее было бы рыдать? Какое, в самом деле, степное колдовство стало тому причиной?
***
…Не иначе, колдовство бросало тени на широкие плечи молодого рыцаря. Заставляло Тури вдыхать и жмуриться.
Она знала, что ей нужен мужчина. Могла перечислить сотни тысяч причин, почему неопытный ученик-идеалист, злосчастный пленитель — худший из всех возможных выборов. Но пока чувство относительной безопасности заставило успокоиться ток крови в венах, Тури не желала отвлекаться на размышления и сокрушения.
Она позволила себе наслаждаться моментом.
Попробовать мгновение на вкус. Убрать пряди волос с его шеи сзади, сдуть непослушный локон в сторону, усмехнуться дрожи, пробежавшей по спине…
Сама не поняла, как начала подпевать песне, доносящейся сквозь усиливающийся шум дождя. Здесь уже звучали знакомые мелодии. Изредка в них менялись слова, порядок припевов, но всё же звуки «Бесстыжей сестрёнки с плоскогорья» едва не заставили воительницу прослезиться.
Дом по-прежнему где-то существовал. Разве что она никак не могла туда добраться. Почти догоняла его, почти хватала за глотку удачу. Но та, проклятая сучья дочь, всегда выворачивалась. И опять манила. Возможно, для кого-то дом был не местом, точкой на карте, а бесконечной дорогой к нему, существующему лишь в мечтах.