И только затем юноша вспомнил о Туригутте.
Она лежала на илистом берегу в шаге от него, на боку, белая, мокрая и неподвижная. Всё ещё не в себе от всего происходящего, Левр попытался воскресить в памяти хотя бы примерно полагающиеся действия — утопленники пугали его даже больше удавленников. Что-то говорили о воскрешении из мёртвых при помощи надавливания на грудь. Но, стоило ему только дотронуться опасливо до плеча женщины, как она взвизгнула, вскочила, отползая от него и выставляя руки перед собой.
Не сразу, но их сиплые крики и возгласы, обращённые друг к другу, обрели подобие смысла.
— Вообще, блядь, не приближайся ко мне, на хрен, больше, ты, грёбаный безумец! — категорически взвыла воевода Чернобурка. — Боже правый, степные призраки и духи сумасшествия, ну бывают полудурки, видывали; ну бывают дураки, встречали. Но чтобы буйно помешанные вроде тебя — да что было за нутро, в котором тебя мать выносила, из драконьей кости?
Не сразу Левр понял, что это был комплимент с её стороны.
Продрогшие и озябшие, они поспешили убраться с открытого затона. Илистый берег, к которому их прибило вместе с корягой, встреча с которой едва не стоила Левру выбитого глаза, оказался рукавом реки, видимо, когда-то отведённым жителями брошенной деревеньки на берегу. Конечно, ни домов, ни садов не сохранилось, да и канал был запружен трудолюбивым семейством бобров. Зато у одной из полуразрушенных бобровых хаток они нашли место, чтобы, дрожа, разоблачиться и попробовать отжать и немного просушить вещи.
Дела были плохи, как ни крути. Помимо болящих частей тела, мокрой одежды и преследователей, вероятно рыскающих по берегам Варны, Левр назвал бы главной бедой полное отсутствие карты.
Пока они не обнаружили, что лодыжка у Туригутты распухает с каждой минутой. Приобретая почти синюшный оттенок. Поначалу наступавшая на неё, она хромала с каждым шагом всё сильнее.
— Чтоб тебя так перекосило! — с чувством высказалась воевода. — Ну вот скажи, как тебе в голову пришло прыгать в воду?
— Не знаю, — чистосердечно признавался юноша, — но я подумал… я же уже распустил шнурки на самых тяжёлых латах… и, если я сразу не пошёл бы ко дну, появлялся шанс.
— Ты плавать не умеешь, а у меня руки в кандалах!
— Но ведь сработало.
— Не «сработало», а повезло!
— Но ведь повезло.
Она распекала его, дрожа от холода, а с приближением заката принялась трястись совсем уже отчаянно. Напрасно Левр надеялся найти хотя бы одну драконью спичку в карманах. Высекать огонь не было сил. Переночевать решили в бывшем убежище бобров, прикрывшись еловым лапником. Судя по изобилию хвойных пород, находились они недалеко от дороги на Тиаканское плоскогорье. Туригутта пробормотала что-то о том, что завтра же проведёт разведку, перед тем как прижаться к Левру всем телом, для верности снова закинув скованные руки ему на шею, и уснуть.
Мгновенно и глубоко.
Разведку на следующее утро она не провела. Она вообще не встала на ноги, так же, как и сам Левр, обнаруживший в свете утра — хмурого, пасмурного и серого, что при падении в воду он разбил себе подбородок о какую-то деталь лат. Кровь шла из рассечённой десны — удивительно, что губа над ней цела.
— Любуешься? — подначила его Туригутта, когда он пытался разглядеть своё лицо в отражении клинка.
— Зуб шатается.
— Не трогай, заживёт. И порез не ковыряй, занесёшь заразу, не обрадуешься.
— Что вам до моего лица? — пробурчал он недовольно, опуская меч. — Заботьтесь о своём. В таком виде мы просто не можем показаться…
Он запнулся. Чернобурка напряглась. Тишина между ними снова была отравлена.
— Мы не идём к моим парням, — наконец, негромко проговорила она.
— Нет.
— И мы не отсиживаемся до лучших времён где-нибудь в этих кущах.
— Нет… не думаю.
Он не посчитал нужным говорить, что именно планирует делать дальше — и благодарил Бога, что она не спросила, потому что плана у него не было. Вообще.
В кошельке было семнадцать серебряных ногат. В желудке — неприятная, но уже почти привычная пустота. Рядом восседала, пристально буравя его недобрым взглядом, самая опасная преступница Поднебесья. Определённо, везение Левра приобрело самую извращённую форму.
Почти весь день ушёл на то, чтобы соорудить для женщины костыль из подходящих крепких веток, починить ремни на ножнах и привести в порядок одежду и обувь. Левр мог только вздыхать: оба выглядели как оборванцы. Кем и являлись по сути. Он старался не представлять, что ждёт обоих дальше. Теперь даже последняя помойная кошка в Поднебесье будет знать, что Левр ослушался приказа, предал князя, нарушил закон…
Туригутта переживала о другом. Когда они шли вдоль опушки — держась на равном удалении от реки и не забираясь в чащу леса, но и не показываясь на открытом пространстве, — она присматривалась к окрестностям, морщила лоб, что-то высчитывала.
— Раздери меня степные бесы, но я думаю, мы не так и далеко от Тиаканских гарнизонов, — наконец выдала она. Левр потупился.
Всё, что он мог сказать о Варне, так это то, что она впадает в Велду. Воевода вздохнула.
— Здесь есть вырубка, — заметила она вскользь, — значит, есть и деревня. Замечай такие детали всегда, мальчик.
— А… где она? Она же не может быть далеко от воды.
— Это так. Но следов волока брёвен к реке нет, да и не станет никто сплавлять лес по таким порогам. Нет, деревня эта лесная. И, я думаю, не очень дружелюбная к чужакам.
— Потому что…
— …подумай почему.
Левр оглянулся в поисках подсказок. Противоположный берег Варны был слишком далеко, да и сама река едва виднелась в просвет между елями. В лесу было сумрачно, тихо и немного жутковато.
— Потому что… вокруг лес? — нерешительно промямлил он. Воевода хлопнула его по плечу, чуть не споткнувшись на своём костыле:
— Светоч твоего разума не погас, а я опасалась!
Деревню они за целый день не нашли.
…Ожидаемо, думал Левр, созерцая бодро прыгающую на своём костыле Туригутту. Ожидаемо, что даже в этом состоянии она светится весельем и оптимизмом, а он ещё больше запутался в том, что делает, зачем, есть ли смысл в происходящем — и что ему делать дальше.
Всё было просто в начале. Когда ему просто нужно было идти рядом с её клеткой и она была тем, кем была — каторжанкой, преступницей, осуждённой самим королём в далёком белом городе. «Рыцарь должен быть справедливым» — так было написано во всех тептарах. «Рыцарь должен восстанавливать справедливость там, где она нарушена». Так думал Левр Флейянский.
Но до неё он не задумывался о том, что несправедливость окружала его всегда. Задумавшись, юноша в очередной раз споткнулся.
— На двоих у нас три здоровые ноги и только две свободные руки! Не вздумай разбиться здесь.
Уже почти совсем стемнело, и кромешная лесная мгла, полная пугающих шумов, сгустилась вокруг, когда они набрели на крохотную лесную деревушку, обитатели которой, очевидно, и вырубали лес вдоль берега. Мрачные неразговорчивые лесорубы без лишних разговоров приютили подозрительных путников.
Обе предложенные миски с ячменной кашей Левр отдал воеводе. Она не отказалась — ещё и попыталась стянуть у него хлеб. В ожидании старейшины он и женщина провели время у крохотного костерка, с радостью отогревая замёрзшие в стылых сапогах ноги. Осенний лес был полон звуков жизни. Юноша вздрагивал ежесекундно. Ему постоянно чудилось, что из темноты на него кто-то смотрит.
Слабым, но утешением было то, что Туригутта напрягалась не меньше. Она, кочевница степей, закрытые пространства не любила.
Старший был краток: на рассвете беглецам следовало покинуть лесных жителей. Нельзя было сказать, что Левр остался бы с радостью. Хлипкие домики, наполовину землянки, никак не казались надёжным убежищем от осенней прохлады. К счастью, лесорубы знали тропу в обход основных дорог, что привела бы путников ни больше ни меньше, а прямо к Тиаканским гарнизонам. Услышав это, Туригутта вцепилась в локоть юноши и трясла его с невесть откуда взявшимися силами: