— Ты понимаешь, что это значит? Там мои сотни!
— Десять дней пути по лесным тропам? — засомневался Левр. — Я бы не надеялся… это безрассудно.
— Пошёл ты! — Она вскочила на ноги, оперлась о свой костыль. — Не ты ли, золотце, нырял со мной на шее в реку? А?
— Но у нас ничего нет. Из запасов.
— Это не пустыня, что-нибудь поймаем… — Она осеклась. Окинула его взглядом, посмотрела на себя, вздохнула.
— Есть ещё одна дорога, — встрял старший лесоруб, почёсывая густую бороду, — но на ней кого-никого, а встретить можно. И всё-таки до неё придётся идти по лесу. Но вы можете остановиться у моего брата. У них там… поселение.
— Как называется? — деловито осведомилась Чернобурка.
— На картах его нет, это просто лесной хутор. Я нарисую путь…
Ночью полил дождь. Не было ни разрядов молнии, ни ветра. Обычный осенний дождь, загасивший большую часть немногочисленных огней в деревне через дырявые крыши.
Впервые за долгое время Левр не хотел засыпать быстро. Дождь всегда наводил на него настроение размышлять. Прежде это были большей частью мечты. С Туригуттой, уронившей голову ему на грудь и сладко сопящей, думать ни о чём, кроме неё самой, решительно не получалось.
В его мечтах он голыми руками разрывал оковы на её руках, освобождал от цепей, очищал её имя перед всем Поднебесьем, попутно открывая таинственные волшебные силы в дедовом мече. И вдвоём они пировали за столом, ломящимся от деликатесов.
***
Если что-то Тури любила столь же мало, как горы, — так это леса. И не все, а именно темнохвойные.
Они наводили на неё тоску и чувство собственной ничтожности вернее любого отточенного вражеского копья. Тревожный запах мокрой хвои с самого утра, капающая за шиворот вода, уже отчего-то пахнущая мхом и болотом, не добавили утру привлекательности. Тяжело вздохнув, женщина выпуталась из цепких объятий продрогшего Мотылька — он даже не пошевелился. Последние две ночи — с того дня, как они покинули лесорубов, — он спал мёртвым сном.
«Ну вот почему бы тебе не спать так же крепко на дороге? Я бы сбежала, — негодовала Туригутта, — а теперь ты мне ох как нужен, сумасбродный рыцарь, в этом лесу. Я без тебя пропаду».
Несмотря на обещание лесных жителей о скорой встрече с их родственниками, никаких признаков обитаемого жилья не наблюдалось. Весь день путники медленно ковыляли по едва видимой тропке, которую им представили как «тракт». Заросший и заваленный трухлявыми стволами пихт и лиственниц, он, по мнению Чернобурки, мог вести их только к бесславной кончине в челюстях лесных чудищ.
Со своей хромотой Тури не могла проходить больше десяти вёрст в день. Учитывая состояние дороги, они проделывали и того меньше. К счастью, отёк на её лодыжке начал спадать, боль уменьшилась. Она не признавалась в этом Левру, справедливо посчитав достаточно разумным скрывать от него свои возможности, пока он сам не определится, к какому будущему ведёт узницу.
Во всяком случае, при необходимости она знала, как его обезоружить. Его слабости и его привычки, это она так или иначе разглядела. Нет. Мотылёк не был её главной опасностью в эти дни. Опасен был лес, вероятная погоня, Дозор, чудища в чаще и голод. Вот это последнее обстоятельство заставляло Тури волноваться всерьёз.
Кожа у неё на руках шелушилась, как и на лице, дёсны кровили, крошились два задних зуба, и она всем своим существом чувствовала близкую болезнь от недоедания и слабости.
А тут ещё Мотылек с его виноватыми взглядами и неловкими попытками как-то скрасить безрадостный день! Его утренняя галантность раздражала.
— Мог бы костёр развести, — буркнула она, созерцая его пробуждение.
— Сырые дрова.
— Найди те, что сухие. Валежник на что? Даже я знаю, а я ружанка! Ты просто обленился вконец.
— Нет валежника, — огрызнулся малец, — я вчера ещё искал.
Тури навострила уши. Определённо, поблизости кто-то обитал. Подгоняя Мотылька, она захромала вслед за ним, оглядываясь. Нога всё ещё болела. Но, по крайней мере, на неё можно было наступать.
Прыжок с моста в Варну был из тех деяний, ради рассказов о которых стоило выжить. Даже ушибленная лодыжка того стоила. Тури усмехнулась, представив себе лица парней у костра, когда она расскажет им… если выживет, конечно.
Хутор ещё более диких лесовиков нашёлся поблизости. Если весь предыдущий путь по лесу был похож на страшную сказку, то это был самый жуткий отрывок. Тури вцепилась в руку Левра и потянула его к себе.
— Развяжи ножны, — пробормотала она, — и будь готов.
— К чему?
— К чему угодно.
Из наиболее заросшей землянки показалась полноватая женщина в ярко-синей косынке. Белозубо улыбаясь, она низко поклонилась гостям и захлопотала вокруг, то и дело выхватывая, как волшебница, одно за другим угощения словно из ниоткуда:
— Вы устали? Должно быть, утомились с пути? Заходите, прошу вас. Заходите же, отдохните. Сейчас нет мужчин, но они вернутся к утру и проводят вас…
Мотылёк послал воеводе упрекающий взгляд через плечо — она не удержалась от ответной кривой гримасы. Несмотря на голод, она отказалась от предложенного ягодного напитка и даже от мёда, решив понаблюдать за тем, какой эффект блюда окажут на её бесстрашного рыцаря. Долго Тури не продержалась.
— А ну отдай сюда, — горшок с мёдом она вырвала у него из рук и прижала к груди, — и ножны развяжи, я же говорила.
— Знаете, мастер, вот теперь я точно вижу, что мне пригодились мои знания, полученные из столь нелюбимых вами книг, — раздалось вдруг непривычно язвительное с его половины лавки — обоим приходилось сидеть, пригнувшись: потолок в землянке был на удивление низким.
— Просвети меня, о мудрейший.
— У воителей случается болезнь, как у стариков народа Бану, когда они во всех видят врагов, в каждом слове — обман, а в еде ищут яд.
— Это я больная? Кто прыгнул в воду…
— Кто просил столкнуть туда? Если это не болезнь и не одержимость…
— …это мой поганый характер, — извернувшись, Тури попробовала стянуть ложку у него из рук. Не удалось. Пришлось довольствоваться собственными пальцами в качестве столовых приборов. Это не сделало мёд менее вкусным.
Ещё некоторое время они молча запихивали в себя всё, чем неожиданно гостеприимная хозяйка угостила. Закончив со снедью — и поборовшись за горшок с мёдом, чтобы вылизать остатки с донышка, — оба блаженно вытянулись, спина к спине, на длинной лавке. Если Туригутта и любила что-то в своей жизни, то едва ли не больше всего — мгновения тихого счастья, передышки между боями и битвами. Как теперь. Это было наслаждение.
— Как нога? — нарушил молчание Мотылёк.
— Лучше. Завтра я смогу идти без костыля.
— Сколько мы уже прошли?
— Понятия не имею. Слишком много деревьев вокруг. Как они ориентируются, хотела бы я знать. — Тури потёрлась затылком о его спину, вздохнула. — Одну бы добрую лошадку мне и дорогу, и ты бы меня больше здесь не увидел. Куда бы ты ни надумал меня везти, дай только оказаться верхом. И…
— …расскажите историю. Ещё одну, пожалуйста.
Спина под её затылком была горячей и напряжённой, она чувствовала это сквозь слои ткани: через его рубашку, тунику и шерстяную накидку. Крепкая, широкая спина. Нет мальчишеской сутулости или угловатости — если бы не выражение его глаз, не застенчивость, он мог бы сойти за опытного воина. Мускулистое тёплое тело, рядом с которым приятно просыпаться по утрам… Тури прикрыла глаза. Вздохнула, глядя в сторону.
— Какую историю ты хочешь услышать?
— Что-нибудь… не очень кровавое. Если это возможно.
— Что-нибудь… романтическое? — Она не удержалась и потёрлась о его спину своей, удовлетворённо чувствуя ворчание всей кожей. — Что-нибудь… возможно, о прекрасных дамах, благородстве… о потерянной родне, воине, лишённом наследства, восстановившем честь своего имени?
— Да.
— Хочешь ли ты услышать историю о предательстве и отваге, мужчине, разрывавшемся между чувством и долгом? О погибших друзьях, клятвах, о красивых признаниях, нежных словах, почётных званиях…