Долина и крепость были от них по левую руку, по правую же, за рыночными рядами, мрачноватые чёрные стяги отмечали ставку королевских отрядов, едва различимые строения из серого песчаника и глины. Незаметное для обывателя, но очень символичное для воина противостояние между регулярной армией и силами столицы.
Мальчик притих, впечатленный видом. Тури лишь усмехнулась, понимающе поднимая взгляд, находя знакомые флаги и гербы на башнях, уже зная, что она — дома. Дома, под своими знамёнами.
Бритт или какой-то другой оруженосец оставил её собственный флаг на одной из башен над воротами. Её павлинье перо. Они всё ещё были здесь, её семья, дом, прошлое, настоящее и будущее, если повезёт, а ей, кажется, пока везло. «Если не думать о том, чем всё закончится, когда дозор прознает о моём присутствии, — пришлось ей горько признать, — если мальчик не написал письмо именно им. Может, обойдётся малой кровью, мои парни прикончат Мотылька, а от капитана дозора мы откупимся. Может, получится так». В любом из раскладов юный рыцарь наверняка погибал.
С этим ей следовало смириться заранее. Так или иначе, долго подобные ему не выживали.
Она позволила Левру вести себя по ярмарке, покорно следуя за ним шаг в шаг, держась за край намотанного на его плечи драного одеяла. Осеннее яркое солнце над близкими на восточном горизонте горами сияло ярко, денёк для октября был тёплым, и Тури улыбалась, разглядывая сквозь дымку знакомую суету у гарнизонных ворот. Она крайне редко въезжала в крепость верхом и покидала её парадным маршем редко; много чаще они гурьбой вываливались из ворот, пьяные, одурманенные, почти неотличимые от рыночной голытьбы.
Туригутта зажмурилась; пахло жареным маринованным мясом, слышались ленивые переругивания тиаканцев, торгующих всяческой снедью, вечная ругань вольных прачек, спорящих из-за куска мыла. Конокрад в колодках распевал скабрёзную песенку. Мир был кристально знаком и чист. Правильным и справедливым.
Только меча не было у неё и руки её были скованны, но это должно было измениться в следующие несколько минут, стоит им только преодолеть преграду высоких ворот Исмей. Туригутта застыла перед последним рядом ярмарочных навесов, улыбаясь гарнизонным башням. Она была абсолютно уверена, что их разглядели издалека.
Мотылёк забарабанил в калитку первых ворот, но ответной реакции не последовало. Тури терпеливо выжидала. Юноша поднял руку и вновь вознамерился постучать, когда распахнулись ворота, и Левр покатился по земле, сбитый с ног тремя бравыми молодцами в полной штурмовой выкладке.
— Хозяйка дома! — дрогнувшим голосом возвестила Туригутта, успевая только обвести парней взглядом.
Суета вокруг нарастала. Левра проволокли внутрь, быстро прекратив его попытки сопротивления. Тури успела задуматься, как сильно ему досталось, когда её закружило в объятиях и приветственных криках, а кое-кто даже разразился слезами.
— Я знал!
— Хрена ты знал, скотина, мы её уже и отмолили…
— Земля тётушку не примет, огонь тётку не возьмёт. Наша Лисичка с нами!
— Я в порядке, — отвечала она коротко всем подряд, окунаясь в их приветствия, как в исцеляющие воды. — Всё хорошо; Бритт! Бритт, золотой мой! — И, прорвавшись сквозь толпу, оруженосец вздел её в воздух, сгрёб обеими руками, оторвал от земли, закружил, невнятно выкрикивая молитвы вперемешку с руганью.
Но когда крики стихли и Туригутта оказалась на ногах снова, она обернулась, чтобы взглянуть на Мотылька. Взъерошенный и напряжённый, он, тем не менее, не смотрелся чужеродно. Скорее был похож на отбившуюся от стада овцу, нашедшую, наконец, пастуха…
— Это, дружочки, Левр Мотылёк, — сообщила она в пространство, — мой тюремщик.
…или мясника.
========== Рыцарь нарушает правила ==========
Комментарий к Рыцарь нарушает правила
Очень левроцентричная глава)
От истории не так много осталось, что автора чрезвычайно радует)
…В теории — если верить тому же мастеру Мархильту или любым другим Наставникам — воины должны были являть собой все возможные достоинства и никаких недостатков. Каждый из них обязан был соответствовать идеалу или стремиться к нему.
Если Левр и встречал сборище, более далёкое от всех идеалов рыцарства, чем воины Туригутты Чернобурки, так разве что бездомных попрошаек у ворот Сосновой Крепости, далёкой, совершенно забывшейся в приключениях. Юноша призвал оставшиеся у него силы, чтобы не двинуться с места, когда сразу трое мужчин шагнули в его сторону, положив ладони на рукояти мечей и сабель.
— Парень, ты тот ещё камушек, если она тебе не сожрала, — усмехнулся рослый суламит, названный Туригуттой «золотцем», и остальные поддержали его такими же наглыми улыбками.
Левр меча не опустил.
— Так чего ты хочешь за возвращение сестры?
— Ничего. Она подлежит воинскому суду. — Левр проговорил эти слова вполголоса, и они потонули в злобном хохоте присутствующих.
Самое страшное из переживаний прошлого снова было реальностью. И на этот раз рыцарь не мог утешить себя тем, что воины вокруг него не настоящие. Как раз они были самыми настоящими. И смеялись над ним.
Что толку было бороться со своим страхом? Стараться задавить его? Он не становился меньше от этого.
Левр моргнул.
Меч по-прежнему был в его руке.
— С кем из нас ты хочешь сойтись в драке, парень? — продолжил суламит, разминая плечи и оглядываясь. — Любой из нас сочтёт за честь…
Левр не стал дожидаться. Он уже знал — он был уверен, что ему придётся сразиться с кем-то из них, и не с одним. И если перебирать правила, записанные за Туригуттой Чернобуркой, то одно из лучших было бить первым.
Бить первым. Не смягчать удар. Не щадить противника. Не смотреть назад. Не надеяться на будущее. Жить и сражаться в настоящем. И, под свист и гомон зрителей, Левр приготовился.
— Назад! — раздался вдруг властный голос над кругом, в котором юноша не сразу узнал Туригутту. В центр прошагала и она сама.
Кандалы на её запястьях наличествовали. А вот цепь между ними была порвана.
— Дай мне саблю, — толкнула она плечом замершего воина. — Эй, ребятки! Шире разойтись. Он мой.
Чувство собственной чуждости, посещавшее его всегда на тренировочных площадках Сосновой Крепости, отступило без остатка. Был он, песчаная пыль в воздухе, была неулыбчивая, незнакомая Туригутта напротив, и в её свободных руках — сабля. И, если Левр достаточно хорошо узнал её за время их путешествия, воевода не собиралась его щадить. В списке тех, кого она имела полное право ненавидеть, он должен был занимать почётное первое место.
Что ж, они достаточно долго портили друг другу жизнь, чтобы сойтись в финальной схватке. «Здесь и сейчас, — решил Левр, — здесь и сейчас я узнаю, и узнают они все, обманывал ли я сам себя или рыцарство — то, что мне действительно по силам». Азарт, охвативший его, не шёл ни в какое сравнение со страхом, сковывавшим всё тело на турнире в Мелтагроте.
Он помнил всё, помнил тяжесть надёжной брони, что спасла бы его жизнь даже от самых сильных ударов, помнил вкус пыли на языке, помнил поднятые руки зрителей и лица дам. Помнил запах ристалища — лошадиный пот, мокрый песок. Помнил звуки — рвущиеся стяги, восторженные возгласы. Но чего Левр не мог воскресить в памяти, так это себя, мог только вспомнить оцепенение в теле, не имеющее причиной доспехи или неумение замахиваться мечом.
Здесь и сейчас всё было иначе. Даже Туригутта размывалась перед его зрением. Взор выхватывал детали. Потёртые рваные штаны. Сношенные сапоги. Тёмные пятнышки многолетних мозолей между большими и указательными пальцами её смуглых рук. Он мог сосредоточиться на прищуренных тёмных глазах, безумных, прекрасных, на смертоносно-обманчивой простоте шагов, плавных, как поступь лесной косули. На осанке. На изгибе жёсткой талии. Ехидном выражении плотно сжатых губ.