«Особенно под носом у князя Иссиэля, который твою семейку ненавидит, — про себя договорила Туригутта, — настолько, что даже не хочет видеть твоих знамён в своём городе, старой столице; и, может быть, Молодой Иссиэль вовсе не моего капитана задумал сместить в Совете, а твоего дядюшку Элдар». Она не была сильна в политике, но, когда речь заходила о воинах, чувствовала себя на знакомой территории.
— И поскольку единственным вероятным свидетелем всего произошедшего являешься ты, мастер войны, то приходится выбирать. Либо ты свидетель, либо осуждённая смертница.
— Так кто в итоге? — Она облизала пальцы, стараясь не выдать собственной нервозности. Асур хладнокровно поднялся со своего места.
— А это, сестра, зависит от того, какой вариант кое-кому в Совете окажется выгоден и насколько послушным будет твой приятель из Флейи. А теперь — если ты насытилась и твой рот свободен, чтобы ответить на мои вопросы — не будешь ли любезна…
***
Время в темнице на самом деле текло бесконечно. Левр успел пересчитать кирпичи в кладке стен, прутья в решётках дверей и окон, количество гвоздей в немногочисленной мебели и уже перешёл к подсчету пробежавших мимо крыс и мышей. Удивительно, какой редкостью они были — ему казалось, тюрьмы ими должны кишеть.
Он закрыл глаза. Открыв их, он вновь принялся пересчитывать потолочные своды. Один, два, три. Туригутту могли вернуть на каторгу за день, за час. Чем они занимались так долго? В его представлении, всё расследование занимало несколько часов. Может, день или два, но никак не десять. Что могло произойти за десять дней? Что угодно: государственный переворот, массовые погромы и бунты, эпидемия оспы или чумы, потоп, пожар, стихийные бедствия и нисхождение всех знаков конца времён.
Но, судя по виду из крохотного вентиляционного окошка, к которому он, превозмогая страх перед высотой, забирался дважды в день и у которого проводил по несколько минут, ничего из ряда вон выходящего не происходило. Ярмарочный люд, конечно, переставлял навесы с места на место, погода сделалась ощутимо холоднее, но и только.
В сидении в тюрьме не было ровным счётом ничего героического. Левру не приходилось терпеть пытки. Его не допрашивали за десять дней ни разу. Попросив одеяло, он его получил. Еда была более чем сносной, особенно по сравнению с той, что доставалась ему за время их с Туригуттой путешествия.
Кроме койки с соломенным матрасом, в камере находилось ведро для нужд, ведро с чистой водой, небольшой табурет, накрытый скатертью, на которой лежало потрёпанное Писание. Робкую просьбу вернуть тептар не удовлетворили. Левр оказался один на один со своими мыслями и благочестивыми строками божественного откровения, которые его слабо утешали.
Что происходило с Туригуттой? Что произойдёт с ним? Вопросы мучили его, мешая даже отоспаться, а ведь ему казалось, спать после всех приключений по дороге он сможет вечность.
Десять дней спустя, в жажде узнать ответ на свой вопрос, юноша приветствовал скрежет решётчатых дверей темницы, как будто к нему спешили самые дорогие гости.
Шаги по крутой лестнце были едва слышны. Доносились голоса:
— …ну наконец-то! Ужасная скука эти гарнизоны. Летящий, почему тебе не сидится в столице или у дядюшки?
— Ты предпочитаешь рисковать задницей за гроши? Я бы поскучать не против. — Глубокий, приятный голос капитана приблизился, и воины короля во главе со своим предводителем оказались напротив Левра. Их разделяла лишь решётка.
Капитан Элдар сел на ступенях. Переносной столик с несколькими свитками и листами бумаги поставили на пол. Среди прочего Левр увидел перед капитаном свой тептар. Можно было не сомневаться, его изучили вдоль и поперёк.
Допроса не было — капитан лишь уточнил несколько деталей, после чего дружелюбно воззрился на заключённого.
— Ты знаешь, почему ты в заточении? Это не наказание. Скорее защита. Ты обвинил не самого незаметного военачальника в измене, лжи и взяточничестве.
— Мастер-лорд Оттьяр намеревался лгать под присягой. Он сговорился с Дозором…
— Да-да-да, мы все изучили твои показания, — отмахнулся капитан Элдар, — ты же понимаешь, как это звучит. Когда подданные князя обвиняют военачальников князя, да ещё и делают это в королевском суде… никто не захочет связываться с таким делом. Особенно если военачальник весьма влиятелен благодаря контролю над самыми богатыми и новыми из золотых приисков.
— Я не откажусь от своих слов, — предупредил Левр.
«Пока нет, — прозвучали слова голосом Туригутты, словно она стояла рядом, — подожди с месяцок, мальчик. Подожди — и будешь готов оговорить меня, себя, родную мать, короля и святую Веру за право увидеть солнце». Если это было ещё одно испытание, Левр предпочёл бы его не проходить. Капитан пожал плечами:
— Видишь ли, обвинив мастер-лорда Оттьяра, ты становишься частью неприятного длительного процесса, который с равным успехом может закончиться решением в его пользу или против него. Но даже в худшем для него случае мастер-лорд не будет обвинён в измене. Его не казнят, вряд ли сошлют. Что ты получаешь? Звание? Поверь, я бы предпочёл не иметь такого врага, когда речь о жалкой бирке на поясе.
«Справедливость, — подумал Левр, усилием воли не бросая взгляд на свой тептар на низком столике, — справедливость, честь, верность. Это гораздо больше, чем воинский пояс».
— К тому же ты уже добился справедливости для своей пленницы, — как бы между прочим заметил капитан, не спуская глаз с рыцаря. — Действительно, неразумно со стороны князя Иссиэля было отправлять воеводу Чернобурку на милость тому, чьи земли она разорила и кто был свидетелем против неё. Новый суд по её делу невозможен.
— Что теперь будет с ней? — холодея, спросил Левр. Капитан пожал плечами:
— Полагаю, её просто тихо казнят.
Очевидно, надломленная тишина даже горцу показалась неуютной, потому что он заговорил с интонацией убеждения:
— Подумай, ты — эскорт-ученик, и твои слова приравниваются к половине свидетельства. Чего ты можешь добиться, настаивая на своём?
— Вы не хотите суда, — в пространство проговорил Левр, всё ещё не в состоянии переварить услышанное.
— Никто не хочет. Это может… осложнить ситуацию на Западе, скажем так.
— Вы просто хотите оставить всё как есть.
— На данный момент — да. Я не думаю, что тебя заинтересуют подробности политического противостояния…
— Нет.
— Ты ведь всё равно не представлен ко двору.
— Нет.
Холод, проникший в него с речами молодого наследника Элдар, не улетучился, как это бывало прежде. Он укрепился. Он вырос. Левр позволил ему вырасти. Позволил своему страху окончательно собой овладеть, чтобы ужас его пожрал, готовый сдаться перед ещё большим.
Туригутта была права. Рыцарства не существовало, кроме как в песнях, сказках и отдалённых захолустьях вроде Варнаяра, где старые земледельцы могли себе позволить игровые турниры и путешествия вдоль дорог на старости лет. Мёртвые герои древности смеялись над ним с гобеленов и гравюр, когда юноша пытался догнать их в невероятных приключениях и отважных подвигах, вооружённый игрушечным копьём и такими же ненастоящими представлениями о правилах битв, побед и поражений. Итак, у всякой чести был предел и цена.
И свою Левр только что узнал.
— Да, я не был представлен ко двору, — заговорил он, шагая навстречу неизбежности, вспоминая, как целую вечность назад вживался в роль рыцаря перед турниром, — но я рождён в благородном доме. Мой отец был Наместником Лияри. Как и моя мать, принадлежавшая к дому Карин. А это значит, что я всё ещё дворянин, — продолжил Левр, глядя сквозь капитана, чувствуя необычайную лёгкость в теле, — и мои слова являются полным свидетельством против любого из подданных Элдойра. Более того, я имею право требовать как народного, религиозного и военного, так и королевского суда. — Он не замолчал, даже когда Элдар что-то тихо шепнул на ухо одному из своих стражей, после чего тот удалился. — По любому обвинению.